Советник усмехнулся и отвел взгляд. Теперь он смотрел на огонь.
– То, что я предлагал, вы не сделали. – резко обернулся ко мне. – Если бы она сгорела, все проблемы решились бы!
– Какие? Король отрекся бы от рудников? Или забыл бы, что у меня все права наследия трона? Горючая смесь и огонь поблизости, рано или поздно оно бы рвануло.
– Адор бы окреп, и люди были бы на вашей стороне!
– Они и так на моей стороне!
– Нет! Люди возмущены, напуганы, настроены против вас.
Я обернулся к советнику и облокотился на стол одной рукой.
– Я хочу, чтобы все, кто говорили, что узнали ее, были мертвы.
Гортран побледнел еще сильнее.
– Думаете, никто не поймет, что им закрыли рты?
– Не надо много думать. Делай, что я сказал!
– Хотите держать их в страхе, да? Вот ваша стратегия?
Каждое его слово, как пощёчина или удар под ребра. Настолько сильные, что меня чуть ли не швыряло от каждого из них. Потому что прав, потому что, ДА, я закрывал рты. Засыпать землей всех, кто мог причинить ей зло. Прямо или косвенно.
– Страх – это прекрасный стимулятор. Страх держит в узде самых борзых и сковывает яйца самым смелым. И не важно какой именно страх. За себя или ближнего. Едва они поймут, что, если слишком много говорить, можно остаться без языка или без головы – слухи стихнут.
– Или народ восстанет!
– У меня есть армия – я подавлю восстание!
Говорил и чувствовал отвращение сам к себе. Ради чего? Ради кого? Ради сучки, которая даже ни разу не улыбнулась мне, не посмотрела с одобрением. Ради сучки, которая меня ненавидит и любит другого! Ради нее я убиваю свой народ и развязал войну с Карлом.
***
В какой уже раз спускался к ней в подвал, спускался и ощущал, что трясет всего от предвкушения встречи. Отпустил стражника и подошел к клетке, глядя ей в глаза. Мокрая, босая, со спутанными волосами и невозможно прекрасная. Свернуть бы ей за это шею. Встала с соломы и смотрит на меня… в глазах застыли боль и слезы. Я подошел еще ближе, слыша, как бьется собственное сердце.
– Король помиловал тебя.
– Я слышала.
Ответила глухо, но ко мне не идет. Стоит там у стены такая же гордая, неприступная, чужая. Как же низко я пал, если пришел сюда… Зачем? Не знаю. Наверное, просто увидеть ее, убедиться, что живая, что не сгорела.
– Зря! – прохрипела она. – Надо было сжечь!
Щелкнул замком, открывая клетку, и шагнул к ней, хватая за руки и сдавливая ледяные запястья горячими ладонями. Вблизи ее глаза такие огромные, кристально-чистые светло-зеленые, как весенняя листва на рассвете. Не зря! Вытащу ее отсюда, спрячу подальше от глаз людских. Не отдам никому. Моя она. Мне обещана и моей ей быть до самой смерти. Возможно, моей. Ведь ее убить я не смог и вряд ли смогу.
– А как же твой Миша? Если сдохнешь, то не увидишь его!
И каждое собственное слово полосует по сердцу, будоражит, сводит с ума.
– Кто знает… может, именно смерть обручит меня с ним.
Сказала