– Ты у меня работы искал, – спокойно ответил старик. – Я тогда еще подумал: какой бойкий хлопчик. Он еще взыграет, как вино. Теперь вы, конечно, анархист?.. У нас тоже много анархистов. Все хотят свободы. И никто не хочет копать землю. Но скажите, откуда тогда возьмется свобода?
В голосе старика звучала ирония.
– Ладно, – оборвал его Махно. – Может, все-таки поможете деньгами? Собирайте кагал, решайте… враги подступают.
– Зачем кагал? – возразил старик. – Сейчас другие времена.
Он вставил два пальца в рот и громко свистнул. Совсем как голубятник.
И тотчас из землянок и саманных хаток стали выскакивать молодые люди, одетые кто во что горазд. Но почти у каждого в руке было охотничье ружье или берданка. У многих – гранаты.
Кое на ком – шинели, папахи, ремни с подсумками. Один из таких молодцов нес на плече не что-нибудь, а ручной пулемет «Льюис» с рубчатым диском и самоварным кожухом.
Войско как войско. С определенной сноровкой выстроились по ранжиру.
– Наш отряд самообороны, – объяснил «голубятник».
Нестор прошелся вдоль шеренги.
– А кто командир?
– Так мы и есть командиры, – объяснил за всех стариков все тот же давний махновский знакомец – Лейба Шимонский.
– Как? Все сразу?
– Все сразу, – вразнобой ответили ему. – Кагальное, если позволите, управление. И раввины, и меламеды, и цадики…
– А почему не он командир? – Махно указал на бравого парня с «Льюисом».
– Так то ж мой сын, – сказал Лейба. – Как же это можно, чтоб сын командовал отцом?.. И остальные – это ж всё наши дети.
– Служил? – спросил Махно у пулеметчика.
Льюисист вытянулся по струнке, но молчал. Ответил за него старый Лейба:
– Якоб служил в Новотроицко-Екатеринославском драгунском полку, два ранения, имеет медаль…
– Вот его бы командиром! – категорично заявил Махно.
– Выбрать можно. А только подчиняться все равно они будут нам, старикам.
Махно задумался.
– Шут с вами! – сказал он. – Будут бои, появятся и командиры… Зачисляю ваш отряд в добровольную анархическую армию Гуляйполя. Оборонять будете не только свою колонию. Потому шо если враги займут соседнее украинское село, то всем вам тоже придется худо… Согласны? Вот ты, Якоб?
Якоб молчал. Он знал порядок: нельзя говорить, пока не выскажется отец.
– Он уже давно согласен, – ответил за сына Лейба. – Мы не против. Мы за свободу. Какой еврей будет против свободы? Так было во времена Кромвеля, так было и в час Французской революции. Я – темный старик, но я кое-что читаю.
Умчалась тачанка из Ново-Ковно. Длинный шлейф пыли тянулся следом за ней. Лашкевич был углублен в свой «гроссбух».
– Ну, шо у тебя получается, «булгахтер»? – спросил Махно.
– Две тысячи штыков, триста сабель. Це по волости. Но патронов почти нет. Оружие с фронту понанесли, а патронов – по обойме.
– Не навоюеш, –