Чанша признан всекитайским чемпионом по массажу. Возможно, в этом южном городе слишком много воров: облезлые фасады домов сплошь зарешечены – не город, а мегатюрьма с бесчисленными вывесками на стенах: массаж, массаж, массаж. Особенности местного массажа не разглашались. На следующее утро я должен был отправиться на малую родину второго китайского элемента: в родную деревню Мао. Перед глазами уже хлюпали рисовые поля. Иногда, глядя из окна машины на людей, я ощущал себя в Казахстане, где никогда не был. Большой памятник Мао овеян тремя чудесами, о которых мне рассказала коренастая экскурсоводша: при наклонах у нее обнажалась добрая половина задницы. Три бабочки, три горлицы, три радуги обнаружились в небе в тот момент, когда с кумира спала простыня. Особенности китайского языка, отразившись в русском переводе, говорили не только об отсутствии времен, но и времени, о брутальной витальности китайских глаголов, похожих на шум водопадов, намалеванных на отвесных стенах близлежащих гор. Экскурсоводша не умокала. Грузовик, в кузове которого должны были привести гранитное чудовище, в раннее туманное утро завелся, несмотря на отсутствие двигателя. Не исключаю, что главное чудо находилось в скрытой половине задницы самой экскурсоводши, но к тому времени безмолвный образ массажистки Джен уже заслонил собой Мао с его кухонной утварью. Правда, китайские пионерки, проросшие вокруг памятника, со своими кривыми зубами так страстно хотели сфотографироваться со мной, что у меня началось затмение. Пионерок сменила стрекозиная армия: умные солдаты, окончившие политехнические институты, пришли принять присягу на верность Мао, и я подумал, что китайские коммунисты для того подкинули Мао – с его бабочками, радугами, грузовиком – в небо, превратив в бога, чтобы он не мешал им дальше жить.
Мы вошли в комнату, точь-в-точь похожую на мой гостиничный номер, только с сауной, размером в тесный шкаф. Мы встали с двух сторон двуспальной кровати и посмотрели друг на друга. У нее были натуральные темные волосы и волевые, слегка затравленные глаза мелкой жертвы неясных мне жизненных и, возможно, генетических обстоятельств. Девушка-жертва может меня и возбудить, и расстроить – это по настроению. Я улыбчиво кивнул ей в сторону горячего шкафа как вероятного предвестника массажа Чанша. Она покачала головой. Я спросил по-английски, что она хочет со мною делать. Она не поняла. Мы въехали в положение языковой клаустрофобии: лифт остановился и дальше не шел – ни вверх, ни вниз. Тогда, взяв белый вафельный халат, она распахнула его передо мной на вытянутых руках.
Массаж Чанша оказался неприятной