Пару лет назад Мстиславскому бы и в голову не пришло звать на именины такого человека, как Дмитрий Тимофеевич. Род Трубецких был, конечно, не из захудалых, но далеко не так знатен, как большинство московских боярских родов. Федор Иванович поморщился: ничего не поделаешь, терпи – Спаситель отечества, глава Совета всея земли, к тому же претендент на трон.
– Загорелись эти буквицы над его ложем и сложились меж собой словом «Царь»… – рассказывал тем временем князь.
– Про буквицы мы ведаем, – перебил его хозяин. – А с тех пор ничего боле не учинилось?
– Давеча сказывали челядинцы, будто стражи младенца, что в доме Шереметева стоят, саму Богородицу слышали. Вошли в его комнату, там никого, и только женский глас с небес: дитя, мол, для престола Руси дано, а вы будьте ему заступниками.
– Да полно, – повел плечами Лыков, розовощекий тридцатипятилетний здоровяк. – Чай, они промеж собой сговорились, чтоб страху на нас нагнать.
– Нет, Борис Михалыч, – покачал головой Трубецкой. – Тут не усомнишься. Ладно б кто один такое сказывал, а тут двое, да от разных хозяев. Никак не могли они сговориться, да и грех великий такое измыслить.
– Это верно, – кивнул Мстиславский, – не станут писарь архимандритов с человеком Пожарского такое удумывать. Да, братцы, похоже, прижал нас младенец Богоданный. Ни тебя, князь, ни меня, ни твово, Борис, Мишку не выберут. А станет он царем да подрастет – так седмочисленных бояр, целование креста Владиславу да сидение у вора Тушинского нам не простит.
Собеседники понуро кивнули: у каждого был свой грех перед Русью. Мстиславский совсем недавно возглавлял Семибоярщину, в которой состоял и Лыков, а Трубецкой и вовсе входил в правительство Лжедмитрия Второго.
– А ты, Федор Иваныч, как мыслишь-то, он и взаправду посланник?
– Да бог его ведает. Только я вам, други, так скажу: ежели кто из бояр сынка свово подкинул, то мне не диво.
Трубецкой, покосившись на сидевшего неподалеку Воротынского, подался вперед и прошептал:
– Намедни было такое. Марья Петровна, сестра князя Буйносова, призналась, что муж ее вместе с боярином Куракиным пытались того мальца за сына Иван Михалыча выдать. Насилу мы с Пожарским разобрались.
Мстиславский с Лыковым переглянулись и придвинулись поближе к Дмитрию Тимофеевичу. Тот шепотом рассказал о том, чему был свидетелем в доме Шереметева, присовокупив изрядную долю выдумки. Не успел он закончить, как над их головой послышалось:
– Здравствуй, князь.
Над ними склонился Воротынский, вены на его мощной шее вздулись. Трубецкой вспыхнул, вскочил и неловко поклонился.
– Батюшка Иван Михалыч…
– Об чем шепчетесь?
Дмитрий, метнув предостерегающий взгляд на Мстиславского, рассмеялся:
– Дык о чем вся Москва ноне шепчется? О