Марии казалось, что каждое слово оперативника оставляет в груди пробоину размером с кулак. Скоро места живого не останется… Но тут в разговор с тихого покашливания вступила добрейшая баба Нюра:
– Кхм, что-то вы тут в самом деле того… Путаете.
Алтуфьев замер с поднятой вверх рукой, как сбитый на лету сокол. (Жаль, не шлепнулся.) Баба Нюра продолжила:
– Маша со Стаськой воевала. Было дело. Но чтоб хранить… – покачала головой, – тут вы путаете.
Маша мужа к нему – боем! – не пускала.
Не приукрашивала соседка, правду говорила, бывало так, что Марья у мужа на пороге гирями в ногах висела. Оперативник посмотрел на следователя, тот поправил на носу очочки без оправы и выдал:
– Бывает не такое. При людях дерутся, наедине прибыль делят… Уловки, господа, уловки. И кстати, Мария Анатольевна, покажите-ка ваши руки.
– А задницу для полноты впечатлений вам не показать? – спросила «лютая» хозяйка квартиры и демонстративно скрестила руки на груди.
Обыск тянулся нескончаемо долго. Только через полтора часа приехал занятой хмурый кинолог с веселой собакой, но за это время Марья успела отпроситься в туалет.
Санузел тогда обыскали. Прощупали каждую плитку пола, но соизволение дали.
Маша качественно, на совесть облила унитаз и участок пола, куда мог просыпаться героин – или кокаин? – санитарным гелем, смыла следы уборки водой, и бедная овчарка долго чихала, когда ей предложили обнюхать удобства.
Возле кожаного дивана пес сделал однозначную стойку.
– Да, – равнодушно кивнула Марья, – когда-то здесь у мужа был тайник. Он прятал от меня в диване наркотики.
Алтуфьев безрадостно принял информацию к сведению, следователь запротоколировал ответ, казалось, что этот кошмар никогда не кончится: чужие люди копошились в чистом и грязном белье, на кухне звякнула и разбилась чашка, собака Найда исследовала мокрым носом коробку рафинированного сахара…
Уходя из квартиры, батюшкин тезка извинился за причиненное беспокойство.
– Машенька, – со сладчайшей вредностью в голосе, косясь на следователя, пропела баба Нюра, – хочешь, я останусь, помогу убраться? Тебе здесь весь дом вверх тормашками перевернули…
– Спасибо, баба Нюра, – мучаясь от каждой лишней секунды присутствия в доме посторонних людей, отказалась Марья. – Я как-нибудь сама…
– Ну понимаю, понимаю, – напевно плеснула ядом соседка, – после такого на людей смотреть тошно будет…
В квартире наконец-то стало тихо. Марья добрела до разоренной аптечки, выщелкнула из обертки таблетку цитрамона, но принимать лекарство от головной боли вдруг раздумала. Достала из бара бокал и бутылку бренди и, совершенно не морщась, как воду, выпила приличную дозу.
«Боже, за что мне это?!»
Спутанные, высохшие без расчески волосы облепили голову перекрученными рыжими жгутами, и не было сил, желания или повода приводить себя в порядок, смотреться в зеркало. Разгромленной, грязной, затоптанной чужими