Яр. Повесть. Сергей Есенин

и эмоциональной доминанты есенинского творчества – лирико-патриотического пафоса. Как и в поэме «Русь», в повести «Яр» перед нами обычная русская деревня с ее неисчислимыми «ухабинами» на разъезженных дорогах, «тощими полями», непроходимыми лесами, заслонивший крестьянские избенки от всего мира, с выстраданной в трудах «короткой радостью» – «громкой песней весной на лугу» да неизменной тальянкой. Само циклическое строение поэмы «Русь» свидетельствовало о стремлении автора перейти от зарисовочного, фрагментарного изображения жизни к более целостному, объемному, протяженному во времени и пространстве. Это в значительной мере удалось Есенину в его первых прозаических произведениях – рассказах «У белой воды» и «Бобыль и Дружок». И хотя их идейно-художественный диапазон в известной степени ограничен локальностью избранного жизненного материала, они во многом подготовили замысел значительного эпического полотна, каким стала повесть «Яр».

      Ольга Воронова, 1985 г.

      Яр

      Повесть

      Часть первая

      Глава 1

      По оконцам кочкового болота скользили волки. Бурый вожак потянул носом и щелкнул зубами. Примолкшая ватага почуяла добычу. Слабый вой и тихий панихидный переклик разбудил прикурнувшего в дупле сосны дятла. Из чапыги1 с фырканьем вынырнули два зайца и, взрывая снег, побежали к межам.

      По коленкоровой дороге скрипел обоз; под обротями2 трепыхались вяхири, и лошади, кинув жвачку, напрянули уши. Из сетчатых кустов зловеще сверкнули огоньки и, притаившись, погасли.

      – Волки, – качнулась высокая тень в подлунье.

      – Да, – с шумом кашлянули притулившиеся голоса.

      В тихом шуме хвои слышался морочный ушук ледяного заслона…

      Ваньчок на сторожке пел песни. Он сватал у Филиппа сестру Лимпиаду и, подвыпивши, бахвалился своей мошной.

      На пиленом столе в граненом графине шипела сивуха. Филипп, опоражнивая стакан, прислонял к носу хлеб и, понюхав, пихал за поросшие, как мшаниной, скулы. На крыльце залаяла собака, и по скользкому катнику заскрипели полозья.

      – Кабы не лес крали, – ухватился за висевшее на стенке ружье Филипп и, стукнув дверью, нахлобучил лосиную шапку.

      В запотевшие щеки дунуло ветром.

      Забрякавшая щеколда скользнула по двери и с инистым визгом стукнула о пробой.

      – Кто едет? – процедил его охрипший голос.

      – Овсянники3, – кратко ответили за возами.

      – То-то!

      К кружевеющему крыльцу подбег бородатый старик и, замахав кнутовищем, указал на дорогу.

      – В чапыжнике, – глухо крякнул он, догоняя сивого мерина.

      Филипп вышел на дорогу и упал ухом на мятущие порошни. В ухо, как вата, втыкался пуховитый налет.

      – Идут, – позвенел он ружьем