Для этого ему нужно было еще думать и думать на всякий случай и очень обоснованно. Подготавливая логику этого обоснования, он взламывал свое сознание необычными, но, казалось бы, логичными мыслями.
Эти мысли вновь и вновь крутились вокруг любви, как земля вокруг солнца. Непонятно, почему он считал, что соединение с природой своей души, как и с природой души возлюбленного, есть природная жажда человеческого счастья, пытался доказать себе, что вне этого слияния любовь и мир любви существовать не может. Так он будто успокаивал свою душу тем, что своей затеей может принести новый свет в понятие нравственности, как Прометей – свободу человечеству в пространстве быта.
В обосновании этой цели он, повторяясь в мыслях, старался убеждать себя, подготавливая к этому свое сознание и дух, как будто искал своею неоспоримую позицию жизни. Этой позицией пытался оправдать некую необычность своих поступков. Однако чтобы не выглядеть каркающей белой вороной, все свои мысли старался больше держать в себе.
В конце концов, он, как бывший военный и человек творческого склада, но вынужденно занимающийся коммерцией, в ходе своих утверждений и сомнений понял, что идея реально может жить. Для общего спокойствия лучше, чтобы она была не под раздражающим обыденное сознание флагом: «Ох, недаром я под прессом, ведь идея кверху мехом! – молвил он себе. – Ведь и с комариным писком можно и о себе заявить, да и нехило прожить. Хорошая идея должна не только величие дарить, но и накормить, и не одного себя хорошего».
Размышляя так, но уже с коммерческой колокольни, он решил превратить идею не только в форму святого управления душами, а и в некую прибыльную затею. «Это даже будет более убедительно и благородно, – решил он. – Этим покажу „Кузькину мать“ догматическому сознанию».
Стал надеяться, что такое может сделать его подвижником благородного дела мира, и он пойдет по тропе от войны, а не к ней. «Вот ты и приехал, генерал, к тому, чтобы мир пред добром пал, – усмехнувшись, промолвил он. – Провальная идея или успех – в том и другом случае надо рисковать: или с шампанским на устах, или на погосте в крестах, – решил он. – Ведь кто не рискует, тот не пьет шампанское».
– Гордыня – страшный грех, – говорил ему голос из его подсознания, – и не может воздаться небесным сокровищем.
– На любом пути, а тем более к истине, даже если в этом пути придется умереть, я останусь солдатом-интернационалистом, – отвечал ему он, – но оруженосцем уже нового мира и божьей воли. Для сотворения Грааля души, даже если потребуется жертвоприношение небесам, я, кажется, готов.
– Да, ты готов к этому, – отвечал опять ему голос из подсознания. – И я тебя благословляю. Надо только все хорошо продумать и преподнести миру –