– Странно.
Это пробормотал мужчина, прислонившийся к дверному косяку позади Джессы. Сент-Джон бросил на него взгляд – он заметил его, как замечал все, в тот момент, когда увидел движение в офисе за магазином. Но теперь Сент-Джон узнал его: это был дядя Джессы – часто нелепый, но неожиданно проницательный дядя Лэрри. Он поседел и отяжелел, но искорки еще поблескивали в золотисто-зеленых глазах – глазах Джессы, – а улыбка по-прежнему была такой обреченной, что заставляла задуматься о том, что он видит и не относится ли его взгляд к иному миру.
Сент-Джон снова оборвал свои мысли – на такую чепуху у него не было времени, не говоря уже о желании. От гнева на себя его голос стал более хриплым, чем обычно.
– Не пойдет, – сказал он, указывая на скромный плакат в окне офиса.
Джесса слегка отпрянула, и Сент-Джон напомнил себе, что это не «Редстоун», где все привыкли к его стилю и мирились с ним, потому что он делал свою работу и облегчал их существование. Но за пределами фирмы это озадачивало людей.
Кроме Лэрри. Сент-Джон ощущал на себе взгляд старика. Он не был уверен в его чувствах, но это не была озадаченность.
«И не твоя проблема», – сказал он себе.
– Что не пойдет? – спросила Джесса.
– Плакат. Не кампания.
Она нахмурилась:
– Знаю. Я только начала.
Джесса без труда понимала его, заметил Сент-Джон. Но она была смышленой и разумной не по годам. Это он хорошо помнил.
– Начинайте правильно, – сказал он.
– Кто вы – один из этих макиавеллиевских[2] типов, стоящих за троном? Потому что в спичрайтеры вы не годитесь.
Иногда его сравнивали с Макиавелли. Но на сей раз это его не позабавило.
И тогда Лэрри пошевелился, словно приняв решение. Он обратился к Джессе, не сводя глаз с Сент-Джона.
– Я пойду по своим делам, малышка.
Сент-Джон слышал Лэрри, в свою очередь не отрывая взгляд от Джессы, и видел, как она кивнула. Что бы Джесса ни чувствовала, она не боялась его. Он отметил это с некоторым интересом, так как его боялась добрая половина «Редстоуна». Сент-Джон знал это, знал, что был частью легенды «Редстоуна» и что сотрудники ломают головы над тем, как и когда он встретился с Джошем и почему он такой, какой есть. Сент-Джон даже знал о пари, которое они однажды заключили. Только самые храбрые отважились в нем участвовать, потому что задача была непосильная – надо было рассмешить его.
Это не удалось никому. Поэтому Сент-Джон объявил себя победителем, потребовал выигрыш, и учрежденная Джошем стипендия летной школе стала чуть выше.
Конечно, Джесса не знала, кто он, не знала, что многие серьезные люди остерегаются его и что ей следует делать то же самое.
Не знала она и того, что почти заставила его усмехнуться, что много лет ни у кого не получалось.
– Я