Унгерн нарушил молчание:
– Вы так долго думали о моей персоне, что я вынужден был как-то ответить вам… Но вы ошибаетесь, полагая, что я что-то скрывал. У меня не было тайн от моих людей. И вообще я таков, какой я есть…
– Роман Федорович, мне так хотелось, чтобы не было этой бессмысленной жестокости. Зачем вы унижали достоинство белых офицеров, ставили их в обоз, заставляли пасти скот, вместо того чтобы доверять им командование людьми? Ведь они были прекрасными специалистами.
Барон опять усмехнулся:
– Вам теперь хочется, чтобы тогда победила Белая армия? Тогда бы не было и Советского Союза. Ведь это ваше Отечество. Впрочем, что сейчас говорить о прошлом?! Свершенного не объясняют. За то, что сделано, не увещевают, и в том, что было, не винят. Это лишено смысла. Ответ на свой вопрос вы прочтете в воспоминаниях одного моего казака. Вот его слова, они не мои: «За что вас, офицеров, оскорбляет дедушка (ну, вы знаете, так меня называли мои бойцы)? Только за дело. А хуже оскорблений, чем вы и все русское офицерство перенесли от своей же солдатни, которую науськали на вас их комиссары, представить трудно… На вас плевали, погоны срывали, вас били и убивали. Чтобы спастись от этого, вы бегали, прятались, меняли свой облик, свою речь, а иногда и убеждения. Распущенная солдатня охотилась за вами, а вы прятались по чердакам, в подвалах и стогах сена». Эти офицеры спасали свою шкуру, грабили страну и бежали за границу, оставив страну на растерзание красным. Если бы эти господа имели мужество с честью умереть за Отчизну, наверное, история пошла бы по другому сценарию. Что же касается жестокости, то человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица. Как говорил Конфуций, «если благородный муж лишен строгости, в нем нет внушительности». Чтобы стать несгибаемыми в борьбе, белым офицерам надо было бы отказаться от многих желаний, кроме одного – желания спасти Родину.
Однажды, будучи на станции Даурия, я остановил эшелон. В вагоне первого класса оказалась довольно неприятная компания, которая терроризировала остальных пассажиров во время пути. Матрос Кудряшев, помощник комиссара по морским делам, который ехал во Владивосток по важному государственному заданию, подполковник, перешедший на службу к большевикам, какой-то чиновник и еврей из Харбина. Так вот, эти «товарищи» устраивали ежедневные кутежи и оскорбляли, как могли, благородную публику, особенно женщин. Матрос хвастался, что лично расстреливал белых офицеров, участвовал в казни 400 офицеров в Гельсингфорсе, которых утопили в проруби.
За зло надо платить по справедливости. Я приказал расстрелять его. Вы бы видели его в тот момент. Куда делась его наглость. Кудряшев ползал на коленях и умолял его простить, целовал сапоги моим офицерам, обещал преданной службы. Я брал к себе в дивизию пленных красноармейцев, и практически все они служили честно и не изменили мне. Но коммунистов