Отряхнув колени, Ванзаров подошел в Варламову и разжал ладонь.
– Что это?
Мастер сцены держался независимо. Находка была удостоена незначительного взгляда.
– Бутафория, что же еще… Как конфетти разбрасывают.
– В каком спектакле? Когда?
Вопросы поставили мастера механизмов в тупик. Он поскреб затылок, как полагается мастеру в затруднительных ситуациях.
– Да кто его знает… Не могу припомнить.
– Как бабочки оказались у подъемника?
– Известное дело: на сцену упали, ветром сдуло.
– Все в одно место слетелись?
– Да хоть бы и так, – буркнул Варламов, которому все больше не нравились вопросы. И чего от него хотят? Непонятно. Мусор, он и есть мусор. Мало ли что по углам натыкано.
– Когда под сценой последний раз мели?
– Вот еще не хватало. Само ветром сдует…
Расспрашивать мастера дальше – только злить. Очень кстати в кармане Ванзарова оказалась связка конвертов. Конверты были куплены для того, чтобы из отпуска писать письма-отчеты матушке. Ну и Лебедеву, конечно. Мало ли, может, в Греции почтовых конвертов нет. И вот как пригодились! Путешествие еще не началось, а в один конверт уже попали бабочки. Находку Ванзаров отправил во внутренний карман пиджака к письму «беспощадного мстителя» и греческому списку. Или «Списку Ванзарова». Или плану «Отпуск Ванзарова». Ну, или к вызову «Греция, держись!». Как душе угодно…
– Еще чего изволите?
Варламов был явно не расположен к полиции. Чем-то она ему досадила. Уж не из воровского ли мира он ушел в мир театральный? Уж не понюхал ли по малолетству тюрем или, того хуже, каторги? Нет времени выяснять.
Хоть было и глупо, но Ванзарову захотелось устроить эффектное возвращение. Раз в жизни можно позволить себе шалость. Он встал на люк и попросил его поднять. Варламов буркнул что-то про всяких личностей, которые только время отнимают, но отправился к рычагу и нажал.
Механизм послушался. Незримая сила поднимала Ванзарова. Он еще подумал, какую бы принять эффектную позу, чтобы окончательно сразить Лебедева.
13
Страх прошел. Мысли встали на место. Александров рассматривал со всех сторон случившееся. Чем дольше вертел события так и сяк, тем больше овладевала им настоящая тревога. Как он ясно теперь увидел, последствия могли быть не самые радужные. Начистоту говоря, Александров меньше всего боялся истерик великих звезд. С нервами актрис он