– Нет, не помню, вроде в школе когда-то проходили.
– Ну ничего, как-нибудь в театр сходим, такие произведения можно смотреть и смотреть, да ума набираться! – сказала Татьяна.
– Ну хорошо, пошла я восвояси, пора делами заниматься, обустраивайтесь, Инна, дай вам Бог счастья и удачи, – сказала Татьяна Афанасьевна и быстро вышла в распахнутую дверь.
Инна посидела секунду, глядя удрученно в окно, потом встрепенулась, как воробушек, и быстро пошла в свою комнату.
Дети играли в зале, хозяйка любила детей, она уже накормила их кашей, принесла игрушки, оставшиеся в кладовке от умерших в блокаду своих детей, вздохнув, протёрла их, девочка была так похожа на её умершую доченьку, и, главное, такие же белые кудрявые длинные волосы почти до талии, мамина гордость. На глаза набежали удушающие слёзы, послышались голоса:
– Мамочка, кушать хочется, дай хотя бы клейстер, мамочка, мамочка… – Да тогда и клейстер был за лакомство, но не было ничего, кроме воды, карточки украли, вырвали с сумкой из рук, сколько ей мама покойная говорила: «Деньги, документы у сердца в лихую годину храни».
Забылась, в ридикюль положила, пошла на свою и всех погибель в магазин, в подворотне пихнул кто-то в спину, сумочку вырвал и был таков, выла, кричала, каталась по снегу, на коленях ползала, к Господу взывала, не помог, видимо, Господь не мог помочь, чёрные силы задавили его своей тьмой тараканьей, не смог.
Куда только ни ходила, никто не помог, угля дали пакет, да один старик, добрый человек, пожалел деток, свою дневную пайку отдал, вот и всё, так и поумирали детки на кровати во сне.
А она зачем-то осталась. А тут муж на побывку за снарядами приехал, спас её, а для чего? Для дальнейшего мучения? Для самоуничтожения? Для самораспятия? Кровь стыла в жилах, когда вспоминала, как она лежала без движения на кровати чуть живая, а муж с застывшим лицом забирал деток с кровати, ручки плетьми болтались, такие тонкие, тоньше берёзовых побегов молодых, она даже и плакать не могла, сил на слёзы не было.
Вывез её муж на большую землю. Для чего?! Для чего?!
– Жить, – говорит, – нужно… – А ей, матери, не для чего жить!
Ручки-ветки тянутся тихо по земле.
Ручки-ветки тянутся, жизнь теперь во мгле.
Белыми морозами, вьюгой очень злой
Будут захоронены под Невой-рекой.
Кудри белоснежные у одной из них.
Кудри белоснежные сгинут в один миг.
Не родятся детки никогда у них.
Род их белоснежный сгинул в один миг.
А сыночек