Патологоанатом. Анатомия патологии. Мистический детектив. Игорь Родин

богом клиники с молящимися на него страждущими и их роднёй, финансовую сторону этого вопроса он умело подминал под свои нужды, находясь вовне, но всегда рядом с денежными потоками. Но и о родной больнице никогда не забывал, постоянно прокачивая оборудование и посылая персонал на тренинги и курсы повышения квалификации. Не говоря о таких банальных мелочах, как ремонты и улучшение быта, для сотрудников и для пациентов главной именной городской, в простонародии именуемой «Бурда». Благо, семьёй он в своё время не обзавёлся, всего себя отдавая служению Асклепию. Не всё время, естественно, и не за голую идею, только кто сейчас без заскоков, странностей и милых девиаций? Тем не менее, именно его стараниями простая номерная больница, первая, она же единственная получила собственное имя. Наумов пробил по всем инстанциям и добился того, чтобы ей присвоили имя известного основоположника советской нейрохирургии Николая Ниловича Бурденко. Так как сам работал в этой области, закончив в своё время вместе с Чайко Великобельский медицинский институт по специальности именно нейрохирурга. А вот Роман Андреевич выпустился травматологом и хирургом абдоминальным, как узкая специальность в данном контексте. Только после неких дальнейших событий и перипетий в их жизни он переучился уже специально на патологоанатома. И занял местечко под крылом своего великого уже друга в им же возглавляемой больнице, в его же тёплом ламповом морге.

      Что характерно, морг в первой городской больнице тоже был заодно и единственным в городишке. Поэтому, разумеется, совмещал в себе обе ипостаси, и судебно-медицинскую, и патологоанатомическую, причём последнюю в гораздо меньшей степени. А следовательно, Чайко работал в тесном контакте с прокуратурой и Следственным Комитетом, которые щедро присылали ему биологический материал для работы, непременно желая знать истинные причины смерти того или иного бедолаги, попавшего в орбиту их интересов. Не всегда представители органов власти настаивали на верном и окончательном диагнозе, иногда они довольствовались формальным или примерно подходящим по ситуации или срокам. А ещё, совсем редко, но настоятельно они напирали именно на том резюме, которое было коньюктурно выгодно в тот или иной момент. Чайко не спорил, не упирался и не настаивал, в свою очередь, на обратном. Он считал это не коррупцией, а скорее философией этого падшего извращённого мира, не стесняясь иметь для себя в этом преференции. Но не холодный расчет двигал им в первую очередь, хоть без него не обходилось, а тяжело выстраданное житейское благоразумие. Времена инфантилизма и максимализма давно и безвозвратно прошли, оставив много моральных и несколько материальных шрамов. Он был немного мудрее и выше этих низменных змеиных интриг вечного противостояния закона, правды и истины. За что его не только не трогали, а всячески оберегали, окружали заботой и уважением. Создавали протекцию, раздувая миф, в принципе,