Не устояло даже скромное яблоко. Крепкие зеленые вощеные виды уничтожили все разнообразие моего детства – августовские розовые ароматные грушовки, лакстоны, ренеты; в этой бойне выжил только оранжевый пепин Кокса. Возможно, моя ностальгия неуместна – нарциссов сейчас полно, грибы, некогда роскошь, раздают фунтами. Авокадо и манго – обычное явление. Но нарцисс – если бы лишь нарцисс мог вновь появляться весной, я ел бы клубнику с рождественским пудингом.
В четыре выглянуло солнце, создавая длинные тени. Я наблюдал за тенью Хижины Перспективы, когда оно садилось за атомной станцией, до тех пор, пока конец трубы не коснулся моря.
Электричество гудит в проводах,
Чтобы жарились рыба и картошка.
На закате над галькой до меня доносится голос:
«Владелец автомобиля такого-то, пожалуйста…»
Тихий, спокойный день.
Я заварил свой ядерный чай, починил стены – выдержат бури с залива. В девять тридцать за церковью Лидда садится солнце;
Воздух наполнен ароматом левкоя. В десять включаю фонарь.
Ярко-розовый мотылек мерцает на бледно-голубой стене. Я быстро переворачиваю страницы книги —
Бражник винный.
На рассвете блестит галька, покрытая росой. Бледно-голубой туман окутывает ивы, пробуждаются жаворонки. Золотые крокусы во всей красе, божья коровка купается в бледно-синем огуречнике, распускается краснотал; позже холодным днем я возвращаюсь домой вдоль пляжа. Вокруг мерцающий переливчатый свет. Вермеер окунал свою кисть в такое же радужное спокойствие.
Первый дождь за много недель, и тот вялый, хотя с сильным ветром. Он едва смочил гальку; за ночь один из кустов розмарина сбросил все листья – тот же, что в прошлом году оказался таким капризным. Крокусы, посеянные кругами, полностью вылезли, сражаясь в неравной битве с порывами ветра; за ними высокие морские волны брызгают белой пеной. К полудню распускаются первые нарциссы, склонившись почти до земли из-за суровой погоды. Мы молились о мощном ливне (прошлым вечером я полил сад у входной двери), а не об этой краткой перемене в изобарах.
Там мы жили в квартире, реквизированной у адмирала Чиано, дяди министра иностранных дел Муссолини.
«И вошел он в рай во время прохлады дня», где посадил «всякое древо, приятное на вид». Каждый парк – это мечта о рае; само слово Paradise на персидском означает «сад». Эта тень Эдема