– Жаль. Хотя я был знаком с графиней только по рассказам Фулька Анжуйского, но отзывался граф о жене всегда с теплотой и почти с юношеским восхищением.
– Ничего не поделаешь: все мы рождаемся, чтобы когда-нибудь умереть. Господу лучше известно, какой кому отпущен срок. Поговорим о живых, а о мертвых заботятся мертвецы, – закончил минуту скорби по графине Мэнской Иерусалимский король. – Я заметил, что граф Анжуйский несколько раз останавливал на моей дочери взгляд – более долгий, чем дозволяют приличия. Тогда я был готов расценить это как наглость. Теперь на Фулька я не в претензии. Видимо, в отличие от меня, он предчувствовал, что с Мелисендой его еще сведет судьба. Теперь, когда я узнал о смерти Ирменгарды, вдруг вспомнил пристальный взгляд графа. Кстати, очень хорошо, что ты знаком с графом Анжуйским.
– Понятно, теперь ты, Балдуин, предлагаешь человеку, посвятившему себя служению Господу, сделаться сводникам.
– Надеюсь, Господь будет только рад, если с твоей помощью несколько человек станут счастливыми. И еще более ты будешь обласкан Всевышним, если граф Анжуйский поможет христианам сберечь святые места.
– Но я никогда не занимался такими делами.
– Ничего сложного нет, – пытался успокоить друга Балдуин. – Начнем с того, что ты знаешь мнение мое и мнение моей дочери о графе Анжуйском. Сами мы не можем предложить ему руку и сердце, но если ты расскажешь Фульку о нашем к нему отношении, то в этом нет ничего зазорного. Далее на его лице ты легко прочтешь ответ. И если он согласен, то передашь мое приглашение посетить Иерусалим, – и в конце пояснений спросил: – Ведь все просто, Гуго?
– А если он не согласится приехать в Иерусалим?
– Желательно выяснить причину отказа. Но если не получится, забудь об этом поручении.
Отъезд магистра было решено держать в тайне – слишком многое зависело от этой поездки. И Гуго де Пейн только в день отплытия смог проститься с Понтием и рассказать, что отправляется совсем не для защиты пилигримов.
– Твое путешествие займет много времени, – печально промолвил иудей.
– Да. Мне не хочется расставаться с Иерусалимом, Голгофой, руинами Храма Соломона и конечно же с тобой, Понтий. Мои корни в этой земле, и я обязательно вернусь, чтобы остаться здесь навсегда.
– Ты взял хитон? – тревожно спросил иудей.
– Нет. Слишком опасно путешествие. – Гуго де Пейн понимал, что Понтий будет настаивать на необходимости взять с собой реликвию, а потому голосом, не терпящим возражений, сразу же предупредил: – Даже не буду продолжать разговор на эту тему.
– Хорошо, – как-то подозрительно скоро согласился Понтий. – У тебя много забот, не буду тебя задерживать. К отплытию корабля приду проститься еще раз.
Как выяснилось, только магистр решил, что темы хитона они касаться не будут, но не Понтий…
Среди немногих провожающих корабль был и наш иудей. Он поднял руку на прощание, когда судно начало удаляться, и, как