В то время, как я жил в Киеве, среди евреев, – которых тогда там жило довольно большое количество, – главным был Бродский. Это был на вид очень почтенный старик, напоминавший собою по наружности библейского патриарха; вообще наружность его была совсем не еврейская. Он был чрезвычайный богач и, главным образом, нажился тем, что имел много сахарных заводов и имений, связанных с этими заводами. Можно сказать, что он был одним из самых главных капиталистов всего юго-западного края.
Когда киевский Бродский умер, у него осталось три сына. Один сын старика был сумасшедший; жил под надзором прислуги и доктора, только изредка выходя из дома. После смерти отца он тоже скоро умер.
В то время, когда я жил в Киеве, туда приезжал производить сенаторскую ревизию известный богач сенатор Половцев. Этот Половцев, в сущности, был удивительный человек. Родился он в простой дворянской семье, кончил курс в Правоведении, и ему предстояла жизнь маленького, бедного чиновника – может быть, в конце концов он дослужился бы до какого-нибудь более или менее высокого административного места, тем более что он был правоведом, а правоведы всегда друг друга поддерживают.
В это время одним из самых богатых банкиров был Штиглиц, у Штиглица была приемная дочь, и никаких наследников он не имел. Вот этот молодой чиновник Половцев, совершенно бедный, начал систематически ухаживать за этой приемной дочерью Штиглица, которая, между прочим, была очень красива. В конце концов, Половцев добился того, что женился на ней. А когда Штиглиц умер, то все состояние он оставил своей приемной дочери, и, таким образом, Половцев сделался очень богатым человеком, так как он владел, или, по крайней мере, распоряжался всем состоянием своей жены.
Половцев в Государственном Совете был, я должен сказать, несомненно одним из умных членов Государственного Совета; человек он был очень культурный. Вообще, Половцев всегда обращал на себя мое внимание и составлял для меня загадку: каким образом он, будучи человеком умным, толковым, будучи, несомненно, человеком с некоторым государственным умом, был, в то же время, такой невозможно легкомысленный и глупый в своих личных делах?
Во время моего пребывания в Киеве мне приходилось продолжать заниматься в комиссии графа Баранова; в это время я написал «Историю съездов русских железных дорог», которая и составила один из томов работ комиссии графа Баранова.
Но самой главной моей работой был «Устав Российских железных дорог». Затем этому уставу мною и г-ом Неклюдовым была дана окончательная редакция, более соответствующая юридическим формам, и затем этот устав с некоторыми изменениями, касающимися в особенности организации Совета по железнодорожным делам, получил законодательную санкцию и до сих пор служит единственным законом, касающимся железнодорожной эксплуатации, за исключением законов тарифных, о которых я буду иметь случай говорить впоследствии и которые также были созданы и составлены мною.
Глава