Призрак тянул свои озябшие руки к огню, и, будто постепенно отогреваясь у костра от смертельной стужи, вдруг, на глазах у Павла, начал материализовываться. Все более сгущался его туманный облик, а к лицу возвращались утраченные краски с бурыми пятнами крови. Обездвиженный Павел с немым ужасом наблюдал за подобным преображением призрака, еще даже не в силах себе представить того кошмара и реальной угрозы, что ему предстояло пережить.
Призрак неожиданно приблизил свои немощные руки к бледному лицу и задрожал в беззвучном рыдании. Очевидно, вместе с уплотняющейся плотью, к нему постепенно возвращались проблески разума, и от жуткого осознания своей горькой участи, без всякой надежды что-либо изменить, нестерпимо терзало остатки заблудшей души, уже познавшей суровые законы подземелья. Все худое тело Горелого зашлось в жестоком приступе запоздалого раскаянья и отчаяния и бездарно промотанной жизни.
Внезапно воздух содрогнулся от налетевшего мощного порыва ветра, который срывал сухие листья с деревьев и разбрасывал горящие угли костра. Все вокруг закружилось в нарастающем хаотичном движении. Березы испуганно замахали тонкими ветвями, о чем-то тревожно шепчась между собой, будто предчувствуя приближение неведомой силы. Горемычный призрак испуганно отдернул руки от лица, сомкнутые веки раскрылись, обнажив бесцветные белки – и он в упор уставился ими на Павла, обдав холодом потустороннего мира.
В этот момент налетевший, еще более сильный вихрь, сметающий все на своем пути, заставил его, с опаской озираясь по сторонам, подняться и бежать в лес, ища спасения в могиле, оставив Павла один на один с надвигающейся неизвестной угрозой, перед которой трепещет все – мертвое и живое. Даже луна на небе скрылась за рваными облаками; и поляна погрузилась в сумрак, чуть освещаемая слабыми бликами разбросанных углей.
Деревья дрогнули, и из-за них появился дышащий яростью дух убитого медведя. Он беззвучно ревел, вызывая ветер, и упрямо шел на человеческий запах в поисках Павла. Движимый сжигающим чувством неутоленной ярости, он уже ощущал его близкое присутствие, но не мог увидеть: его веки были закрыты и скованны смертью. Медвежий дух упорно кружил по поляне, размахивая лапами, и грозно ревел в приступе злобы, но вместо оглушительного рева от него теперь исходили шквальные порывы ветра, закручивающие карусели из сорванных листьев и пепла. Павел, ни жив, ни мертв, сидел у погасшего костровища, готовый от обуявшего его кошмара провалиться сквозь землю, в жутком предчувствии, что медведь скоро найдет его и заберет его душу, но не мог сдвинуться с места.
Призрак медведя все ближе приближался к Павлу, внезапно замер, и, усиленно втянув