Книги, чертежи и прочие вещи Гогейтиса сожгли перед ратушей, когда зачитывался королевский указ. Ученый был предан забвению, а его труды признали политически опасными. Именем Уильям простолюдины долго опасались называть своих новорожденных.
С тех пор прошло три года. За это время герцог Рено стал совсем другим человеком. Сделалась иной (словно вышла из какого-то своего отражения) и королева Абигейл. Только о судьбе Гогейтиса, заживо погребенного в казематах Низины Плача, ничего не было известно. Во всяком случае, официально.
На самом деле герцог Рено, не понимая до конца сам, зачем он это делает, утаил в своем родовом замке некоторые из трудов несчастного Уильяма, особенно те, где рассматривалась преданная ныне анафеме теория загадочных Окон. Герцог иногда, утомившись от государственных дел, пытался вчитаться в каракули ученого, понять ход его мыслей, словно это могло хоть чем-то облегчить участь проклятого магистра…
И сейчас герцог Рено ехал именно к нему. В юдоль скорби, смерти и забвения.
К Уильяму Магнусу Гогейтису.
С делом государственной важности.
И, рассеянно глядя в окно кареты на схожие с лоскутьями траурных покрывал, влажные, еще не освободившиеся от снега луга, герцог Рено молил праведное небо, чтобы ученый еще был жив.
И находился в здравом уме и твердой памяти.
Герцогские кони встали так внезапно, что погрузившийся было в какую-то дорожную полудрему Главный Советник вскинулся, резко выдохнул, приходя в себя, и машинально тронул эфес своей боевой шпаги. Глянул в помутнелое окно кареты – почему остановка? Уж не разбойники ли щипачи из беглых каторжников решили сдуру, что смогут разжиться у почтенного и богатого господина парой кошельков с золотом?.. Ну, в таком случае разбойников можно только пожалеть.
Герцог наполовину вытянул шпагу из ножен, но тут в дверцу кареты деликатно постучали условным стуком.
– В чем дело, Кевин? – голосом, жестким от внезапного и постыдного для истинного воина страха, спросил герцог Рено.
Действительно, это был один из личных охранников герцога, Кевин, недавно принявший присягу. Второй охранник, рыцарь постарше, именем Костнер, о чем-то невнятно переругивался с кучером.
Дело заключалось вовсе не в разбойниках. Как объяснил созерену Кевин, остановка произошла по весьма прозаической, но не зависящей ни от кого из них причине.
Дорогу на каторгу начали строить еще при королеве Ариаль, которая в этом направлении народ отправляла целыми семьями и деревнями – без права возврата и переписки с оставшимися на воле близкими. Со времен безумной Ариаль каторга разрослась, дорога расширилась и разветвилась, но, поскольку каторжник – не работник, постепенно пришла в упадок. По отдельным участкам дороги еще можно было худо-бедно проехать с обозом или прогнать пешедралом новую партию заключенных, но колея, ведущая к Низине Плача, представляла