Лишь меж дымящихся камней,
Среди чудовищных развалин –
Клубы беснующихся змей.
Никто не видел, но поверьте:
От незапамятных времён
Там обитает ангел смерти,
Владелец тысячи имён.
В жару и стынь, и в тишь, и в ветер,
Не упустив черты любой,
Он в нас, во всё живое метит
Неотвратимою стрелой.
Не ускользнуть, не отвертеться –
Что суждено, то суждено:
Чуть вздрогнет раненое сердце,
И остановится оно.
Но не заметит мир и город
В том ровным счётом ничего,
И только те, кому я дорог,
Всплакнут у тела моего.
«Диакон с молитвою…»
Диакон с молитвою.
Купчиха с купцом.
А друг с острой бритвою
Глядит молодцом.
Монах с камилавкою.
Купец у купца.
А друг мой с удавкою,
Держи молодца.
Алтарник с подсвечником.
Куражист купец.
А друг мой с тэтэшником,
Каков молодец.
Епископ в кукольнике.
Меха на купце.
А друг мечет стольники
Петь о молодце.
Игумен в подряснике.
Мент лезет к купцу.
А другу всё праздники,
Всё в кайф молодцу.
Послушник с перловкою.
Купец вдрабадан.
А друг с остановкою –
Опять в Магадан.
«Для кого-то как божья милость…»
Для кого-то как божья милость,
А кому-то, грозя бедой,
Русло речки переменилось,
Льдами сдавленная весной.
Забивая протоку илом,
Топляками, сырым песком,
Так что летом её схватило
Задернившимся языком.
После, быстренько, лоскутами
Всё вдоль берега заросло –
С черемшою между кустами
И ромашками, где светло.
Птицы певчие свили гнёзда
По обычаю своему
В гуще вымахавших подростов,
Кооптируемых в урему.
Вместо заячьих троп рябые
Муравейники наросли,
И пропали следы любые
Обрабатываемой земли.
Словно не было слёз и пота,
Крепких изгородей и меж
И напрасной была работа,
Ради жегших сердца надежд.
Так что думайте, братцы, сами,
Что к чему, и о чём это я
Пересказываю стихами
Часть природного бытия.
«Для чего у опушки…»
Для чего у опушки,
Где лесной виноград,
Мне три разных кукушки
Куковали подряд,
Обещав ненароком
И с разбросом таким,
Что до самого срока
Срок неопределим.
Первой крик, словно плачет,
Словно просит: «Не пей!
Или года иначе
Не прожить меж людей».
А вторая с подхода
Вторит ей: «Не кури!
Будешь