В тот вечер он долго шел просто так, чтобы изнурить себя, пока, наконец, не понял, что настал один из тех моментов, когда усталость уже не играет никакой роли, полностью заглушенная внутренними импульсами. Йону требовалось упиваться наслаждением. Это почти превратилось в некий ритуал, в начале которого он зажигал свечу и превращал в карамель насекомых, пролетавших в пределах его досягаемости. Далее, когда возбуждение достигало своего предела, все происходило в привычном ритме. И он уже сжег заживо дюжину бабочек, гусеницу, жука-навозника и даже стрекозу, что сидела на листке, когда заметил на дороге свет фар. Из осторожности он загасил пламя и скрючился за высокими зарослями ежевики, ягоды которой Йон уже не ел, потому что от них у него начинался жуткий понос.
Только после долгого наблюдения, когда машина остановилась в нескольких десятках метров от него, Йон осмелился приблизиться к ней, понимая, что раз она стоит, значит, на ферму не поедет. Спрятавшись за дубом, он решил, что отсюда все прекрасно увидит. В салоне включился свет, и он узнал лицо Ханны. Она целовалась с каким-то типом, которого Йон никогда не видел, а судя по тому, как они прижимались друг к другу, его тетка, можно сказать, была большой его поклонницей. Йон нахмурился. Он видел, как блестели их языки, высунувшиеся из губ и слившиеся друг с другом, как сверкали брызги слюны, отражая, подобно кусочкам зеркала, их слепую страсть, как танцевали их сладострастные руки, скользя по одежде в поисках лазеек. Отыскав одну, парень внедрился в вырез платья, и паук из отвратительных пальцев проник туда, чтобы накрыть горячую грудь своим мягким телом.
Разинув рот, Йон смотрел во все глаза, зрелище так заворожило его, что он не решался даже моргнуть, опасаясь пропустить хотя бы мгновение. Его тетка изгибалась, чтобы потереться о водителя, самозабвенно внимая зову грязного разврата, прижимала его к себе, и Йону показалось, что он слышит ее стоны. Тайлер оказался прав. Киска, горячее, чем адское пламя. Настоящая шлюха.
Йон ощутил, как давление в промежности стало нестерпимым и он вот-вот взорвется. Там все кипело, в то время как промозглый воздух заползал в живот, а оттуда поднимался в голову. Слепящая красная субстанция, дурманящая мгла, проникавшая в мозг, в самые ничтожные мысли, опошляла разум и душила нравственность до тех пор, пока в висках у него не начал пульсировать назойливый, сводящий с ума ритм. В ночи зрачки его замерли, засветились порочным пурпурным сиянием, челюсти перекатывались под его впалыми щеками. Йон часто дышал носом, судорожно впиваясь