Когда автобус остановился перед светофором, на пешеходный переход выбежали трое молодых перуанцев. Они были без рубашек, только в белоснежных шортах и кроссовках. Загоревшая кожа тренированных тел выдавала давнюю привычку ходить в таком виде. Аня поначалу не поняла, чего они добиваются: попрошайничают или что-то продают, – но в следующее мгновение все трое одновременно сделали сальто. Затем один из них забрался к остальным на плечи и, перевернувшись через голову, спрыгнул на выжженный асфальт. Уличные акробаты. Выступали в отведённые им светофором полторы минуты и ничего не ждали взамен. Каждый следующий номер получался всё более сложным, и Аня с Димой, оба сидевшие у прохода на третьем ряду, приподнимались над спинками сидений, чтобы лучше рассмотреть неожиданное представление. Максим, сидевший с Аней, возле окна, к акробатам интереса не проявил.
Едва загорелся зелёный свет, они разбежались. Автобус тронулся с места, и за шоссейной обочиной вновь потянулись ржавые оазисы жилых зданий. Их окружали неизменные разливы песка и камней, перемешанных с бытовым мусором и строительными отходами.
– Скорее плесень, – перегнувшись через подлокотник, прошептал Дима.
– Ты о чём? – не поняла Аня.
– Да так, вспомнил… Конрад Лоренц писал, что современные однотипные застройки вот таких бедных кварталов – ну, знаешь, налеплены один на другой, и все убогие, страшные, – так вот если сфотографировать такие кварталы с воздуха, то фотография напомнит гистологическую картину раковой опухоли. Согласись, в этом что-то есть.
– Ну не знаю, – Аня не видела снимков раковой опухоли и даже не хотела их себе представлять.
– Есть-есть, точно говорю. А гистологическая картина здоровой ткани, соответственно, больше похожа на землю, очищенную от бараков и захламлённых дворов. Весело, правда?
– Хочешь сказать, что…
– «Люди – болезнь, раковая опухоль планеты», – процитировал Дима. – Это из «Матрицы». Зои оценила бы.
– Охотно верю.
– Обожаю такие сравнения. Только мне кажется, – Дима всмотрелся в окно, будто проверяя собственную мысль, – что тут скорее плесень. Токсичная и стойкая… Как тут вообще жить? Ни рек, ни озёр. Пустыня. И это на берегу океана!
Ближе к границам парка Раймонди в самом деле началась пустыня светло-жёлтого песка. У дороги встречались полосы прохудившихся кирпичных заборов, непонятно зачем поставленных и что оберегавших. В отдалении от шоссе стояли совсем уж обветшавшие и отчасти превратившиеся в барханы дома́. И там тоже кто-то жил.
– Плесень, – шёпотом повторил Дима и откинулся на высокую спинку сиденья. Кажется, приготовился спать. Так и не успел восстановиться после долгого перелёта.
Аня насторожённо посмотрела на брата. Её пугало и одновременно радовало то, как переменилось его поведение. В поступках и словах Димы появилось