С американцами они катались наперегонки в санях, запряженных северными оленями. Но самым захватывающим – когда от ужаса замирал дух – был, безусловно, полярный виндсерфинг. Они вставали на лыжи, брали в руки небольшой парашют, и дальше – лови ветер, вперед! На заснеженной ровной глади Ботнического залива дули сильные ветры.
– Ты обогнала всех, но не знала, как остановиться. – Саша нежно и любовно поцеловал Лизу. Он вспомнил задорное, раскрасневшееся, но перепуганное Лизино лицо, когда она забыла, как изменять направление движения стропами. – Я думал, ты улетишь от меня.
– Я и сама была в этом уверена, – улыбнулась она и прижалась щекой к его щеке. – Казалось, все – взлетаю.
– Какие же мы были с тобой экстремалы! А помнишь путешествие на ледоколе «Сампо», который крошил лед восьмиметровой толщины? А потом купание в черной воде среди льдин под зелеными всполохами северного сияния...
– Зато после купания – ужин в «Снежном ресторане»...
– ...где даже столы и кресла изо льда, лишь застеленные оленьими шкурами. И ночь в холоднющем снежном отеле «Мамонт». Мы реально рисковали вымереть, как мамонты...
– ...но ведь там же была финская банька по-черному, в которой мы с тобой, мой милый, так славно попарились.
– Отсюда следует, – заключил Саша. – Мы как можно скорее берем отпуск и срочно улетаем в Индонезию!
– Мы срочно берем отпуск, – игриво кивнула Лиза, – и как можно скорее уезжаем в Лапландию!
– Ну, Лапландия так Лапландия, – легко согласился Саша. – Тем более что мы еще не видели ее летом.
Лапландия встретила их той же пустынностью, таинственной тишиной и незаходящим солнцем. Они остановились в отеле, в нескольких километрах от полярного круга, в городке Рованиеми, административном центре финской Лапландии, выросшем на месте зимних становищ древних саами, по-нашему лопарей.
Но нельзя войти в один поток дважды. Не успели они приехать в Лапландию, как Лиза уже начала томиться.
Делать было решительно нечего. Они гуляли в величественном сосновом бору, катались по озерам на лодке, несколько раз искупались в холодноватой протоке. Пытались даже удить рыбу, но, кроме двух речных форелей, ровно по сорок сантиметров каждая, не поймали ничего.
Малиновое солнце, всю ночь висящее над горизонтом, начинало нервировать. Ночью было трудно уснуть, в окна глядело и глядело солнце. И весь день потом они ходили разбитые, невыспавшиеся, как пьяные.
И со спиртным в финских ресторанах тоже было по-прежнему сухо: выдавалась стандартная норма – сорок граммов водки на человека.
Они пробовали податься к югу – там ночью не видно солнца, оно не высовывается из-за горизонта. Но белые ночи, действительно белые, каких никогда не бывает в Петербурге, тоже выматывали. Изнуряющее ощущение – кажется, что свет исходит со всех сторон и даже от каждого предмета.
На