Для участия в учениях, которые должны были проходить на учебном полигоне невдалеке от лагеря, нам был предоставлен танк «Т– 34– 85», во время восстановительных работ в котором мы обнаружили несколько боевых снарядов. После этого нами было принято решение бежать с полигона. Сделать это мы могли только путем лобовой атаки немецкой эскадрильи, через главные ворота, поскольку площадь вокруг полигона была усеяна минами. В назначенный день мы, воспользовавшись дымовой завесой, рассеяли внимание врага и начали атаку танковой эскадрильи силами имеющегося в нашем распоряжении вооружения, что позволило быстро выйти за пределы учебного поля и направиться к границам протектората Богемии и Моравии, где уже велись боевые действия силами РККА.
В это время товарищ Ярцева выкрала из кабинета Ягера в лагере карты местности и размещения стратегических сил противника и под ложным предлогом покинула территорию SIII. Мы встретились с ней у ближайшей к лагерю автобусной станции, после чего продолжили следование в сторону Чехословакии через лесные массивы. На протяжении пути следования мы несколько раз принимали бой от танковых сил противника, включая эскадрилью самого Ягера, пустившуюся за нами в погоню. Однако, всякий раз нам сопутствовала удача, которая, вкупе с отличными боевыми навыками всех членов экипажа, позволила на третий день пути выйти на территорию Чехословакии, на границе которой нами был оставлен наш танк. Данное решение было принято, исходя из тактической трудности передвижения на броне и в целях недопущения случайного повреждения движущейся машины, в том числе с воздуха, силами противника. По прибытии на территорию СССР все члены экипажа были представлены к государственным наградам…»
Следователь Генеральной прокуратуры СССР Лев Романович Шейнин сидел в здании СИЗО «Лефортово» и читал написанную собственноручно автобиографию арестованного лейтенанта Николая Ивушкина, которого ему предстояло сейчас допросить. Все здесь было верно – и то, что он попал в плен, и то, что пытался бежать, и то, что совершил воистину чудесный прорыв сквозь линию немцев на советском танке. Вот только в плену он пробыл слишком долго, почти всю войну, и тем подписал себе приговор. По тем временам этого было достаточно, чтобы арестовать человека и обвинить в предательстве. С ним так и произошло. В глубине души видавший виды Шейнин не до конца верил в его измену, но Абакумов был в этом убежден. История о побеге «тридцатьчетверки» дошла до Москвы быстро – быстрее, чем освободившийся из плена Коля Ивушкин успел доехать до своего дома в Орле. Там его арестовали через неделю после приезда и сразу, ничего не объясняя и ни во что не посвящая, направили в распоряжение НКГБ. Минуту спустя он уже будет сидеть перед Шейниным в подвале, где обычно проводят допросы подстражных обвиняемых, все еще не понимая мотивов притащивших его сюда людей.
– Видите ли, – будет говорить Шейнин, – в распоряжении следственных органов имеются сведения о том, что 90 процентов всех русских пленных на территории Германии добровольно перешли на сторону гитлеровцев. Было создано военизированное формирование под названием «Русская Освободительная Армия» под командованием пленного генерала Власова, которое состояло из попавших в окружение солдат и офицеров РККА и принимало участие в боевых действиях на стороне рейха. На захваченных территориях они вели агитацию среди населения, дискредитировали Советскую власть и лично товарища Сталина, обещали привилегии всем, кто перейдет на сторону захватчика. А иной раз – даже казнили партработников и партизан! А вы под Москвой сражались в составе армии, которой как раз– таки командовал генерал Власов!
– Но я его никогда в глаза не видел – ни до плена, ни в плену, ни после освобождения. Я даже не знаю, как он выглядит!
– Это возможно. Но повод – пусть небольшой – есть. Повод подозревать вас в причастности к деятельности антисоветских оккупационных формирований коллаброционистов. Между прочим, остатки этой власовской «армии» до сих пор действуют и создают угрозу для наших войск. Пусть незначительную, но угрозу!
– И что? Поэтому надо всех, кто был в плену, грести под одну гребенку и обвинять голословно?
– Конечно, нет. Я же сказал,