В общем, долго мучалась я, вернувшись со свадьбы домой, вздыхала, ворочалась… Перед глазами стояли то разбитый «Мерседес», то мужественное Женькино лицо, почему-то совсем родное, несмотря на обиды, несмотря на стерву-Юльку. Так в мучениях незаметно и заснула.
Заснуть-то заснула, но недолго проспала. В пять утра раздался телефонный звонок. Сняла трубку и услышала невероятный рёв:
– Старушка-ааа! Срочно приезжа-аай! Он меня броси-ииил! Прямо всю взял и броси-иил!
– Как? Уже? – поразилась я.
Вы сразу поняли, это была Маруся.
– Почему – уже? – удивилась она.
– Почему? – переспросила я. – Потому! Не думала, что это произойдёт так скоро.
Маруся ответила мне нечеловеческим рёвом.
– О-оочень скоро, о-оочень скоро, практически мгновенно-оо, – сквозь этот рёв приговаривала она. – Срочно, срочно приезжай.
Я с изумлением заметила, что речь её как-то шепелява и невнятна.
– Маруся, что с тобой? – испугалась я. – Надеюсь он зубы тебе не выбил?
– Не-еет, зубы на месте, я ими колбасу жую-юю!
Это невероятно! Умирает от горя, ревёт белугой и одновременно жуёт колбасу. Вот это аппетит! Вот это Маруся! Порой мне кажется, она и в гробу будет жевать, если только когда-нибудь вообще (не дай бог) умрёт. Уж я-то этого не увижу, так сильно сокращает мне жизнь она.
– Хорошо, – сказала я, – Маруся, у тебя горе, это нормально, но почему ты мне звонишь? И почему именно я должна нестись к тебе среди ночи? Что, не нашла никого другого? Вспомни, у тебя же полный город друзей. Позвони хотя бы Розе, а ещё лучше – Тамарке, раз уж вы с ней на брудершафт весь вечер пили. Да, позвони Тамарке, освежи вашу дружбу, а то она проспится и забудет, что с тобой помирилась.
– Не-её, Тамарке звонить нельзя, и Розе нельзя, им всем нельзя, – просветила меня Маруся.
– Эт-то ещё почему? – возмутилась я.
– Потому, что они счастливые, и все остальные счастливые, только мы с тобой брошенки.
Я очень гордый человек – мне сразу захотелось её убить.
– Еду! – воскликнула я.
Видимо слишком воинственно воскликнула, потому что Маруся поспешила оправдаться:
– И потому, что ты единственная пила лимонад. Остальные пьяны влежку.
– Я надеялась, что и ты пьяна.
– Так и было, – всхлипнула Маруся, – но после того, что я ляпнула Ване, сразу протрезвела.
И тут же она зарыдала пуще прежнего:
– Старушка-аа! Приезжа-аай! Прямо вся приезжай! Поскорей! Поскорей!
Я поехала, а куда деваться?
– У меня сердце болит! У меня голова болит! У меня все болит и только потому, что ты внезапно меня разбудила! – закричала я Марусе с порога.
Она, стоя в шлёпанцах и в свадебном платье, ответила мне рёвом, причём старалась заглушить, но заглушить меня не просто. Я продолжила с ещё большим энтузиазмом.
– Что, ты, болезнетворная, такое страшное сказанула бедному нашему Ване в первую брачную ночь, что он