Хвалебный отзыв о её выступлении появился и за границей, в парижском журнале «Le Monde Artiste»:
«Новая звезда мадемуазель Кшесинская, дебютировавшая в качестве прима-балерины, выступила блистательно. Этот успех чрезвычайно обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет всё: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную лёгкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».
Гора свалилась с плеч. После лестных откликов прессы, похвал специалистов, энтузиазма публики, устроившей им с Чекетти шумную овацию (по примеру Цукки она публично расцеловала партнёра), можно было пренебречь мнением горстки злопыхателей, утверждавших, будто стремительный её ввод в балет вместо Брианца – результат протежирования сверху, и что зрители в памятный вечер бисировали вовсе не Кшесинской-исполнительнице, а пассии наследника престола. Ах, пусть говорят, что хотят! На каждый роток не накинешь платок…
Успех в «Калькабрино» приблизил её вплотную к недосягаемой для большинства танцовщиц и солисток, не говоря уже об артистках кордебалета, касте балерин. (Последних, по словам авторитетнейшего историка балета Арнольда Хаскелла, в России не было никогда одновременно более пяти, тогда как генералов – сколько угодно). Впору было замахнуться на что-то более значительное, чем подмена заболевшей итальянки.
В конце осени по случаю пятидесятого представления балета «Спящая красавица» в театре должно было состояться чествование Чайковского и поднесение ему венка. Ей поручили сопровождать композитора на сцену. Встретив юбиляра у входа в костюме феи Кандид, в роли которой ей предстояло танцевать, и проводив его до места, она тотчас же упорхнула за кулисы и всю торжественную церемонию проболтала с явившимися в театр наследником и великими князьями. Чайковский для неё в ту пору был не больше, чем популярный сочинитель балетных партитур. Такой же, как Дриго. Музыка его: симфонии, оперы, концерты – оставляла её (как многих тогда в России) равнодушной. Известно было, что он любимец государя, установившего ему пожизненную пенсию, что продолжительное время его содержала материально некая графиня-почитательница, с которой он никогда не виделся, а лишь состоял в переписке; не затихали сплетни о его нездоровых пристрастиях, связи с неким молодым человеком, сыном видного сановника, странной женитьбе на консерваторской ученице, с которой он не жил как с женщиной и через год расстался. То, что ей