Очередь к нескольким столикам со стопками анкет, с писарями и сержантами, проводящими первичное собеседование, двигалась медленно и, оставив стоять в ней Сергея, Франсуа с Борисом вышли покурить, благо сигаретами их одарили сверх меры. Борис смотрел на своего спутника. Они оба были заросшими, небритыми, измученными, все в тех же грязных, изорванных лагерных лохмотьях, но француз был уже другим человеком. Он говорил, держа в здоровой руке сигарету, зажатую между указательным и средним пальцем. Он жестикулировал, и его кисть описывала пируэты танцора, певца, она венчала его возбужденные пассажи, словно корона победителя. Несколько часов назад эти жесты были жестами защиты, настороженными, пугливыми, закрывающими голову от опасности, которая окружала его со всех сторон.
Только теперь, наблюдая за преображением Франсуа, Борис ощутил происходящее в полной мере. Они свободны, и перед ними открыты бесконечные просторы, тысячи дорог, но не счастье, а печаль тоскливой нотой зазвучала в сознании: тысячи дорог неизвестности, пустоты, не заполненной теплом близких ему людей. «Я разберусь с этим потом. Я разберусь».
После того, как все трое заполнили анкеты, ответили на вопросы и были отправлены ожидать дальнейших указаний, они нашли в пространстве между ангарами укромный уголок и разлили остатки коньяка по кружкам, которыми их снабдили у полевых кухонь. Выпили молча за тех, кто не дожил.
Сергей сказал, что его направили к доктору в развернутый неподалеку госпиталь. Он до сих пор почти ничего не слышал, все время болела голова. Идти не хотелось, думал только о возвращении домой к матери, но все-таки отправился по указанному адресу. Договорились вечером собраться и обсудить дальнейшие планы. Но больше Сергея они уже не увидят.
В госпитале находился представитель советской группировки, и он формировал из оставшихся в живых соотечественников команды, которые грузили на американские грузовики и увозили в зону, занятую советскими войсками. Врач осмотрел Сергея, дал ему пузырек с какими-то каплями и рекомендовал покой, желательно, постельный режим. В кузове «студебекера» уже почти не было места, но ему подали руки, и он оказался среди таких же уцелевших бывших солдат, офицеров, нескольких молодых ребят, угнанных на работы в Германию из России. Люди были возбуждены. Ожидание возвращения к своим, возвращения домой. Говорили, не слушая друг друга, перекрывая гул работающего двигателя, о том, куда они направятся, кто их ждет, чем займутся в первую очередь.
Через три часа пути машину встретили советские солдаты: свежие лица, уверенные, веселые, вместо