люди, как и у нас, мне показалось полезнейшим руководиться мнениями только тех разумных людей, с которыми мне придется жить. При этом, чтобы узнать настоящие мнения окружающих меня, я решился более обращать внимание на то, что эти люди делают, чем на то, что они говорят. Подобный способ мною был принят не потому только, что, вследствие развращения наших нравов, мало находится охотников высказывать откровенно свои убеждения, но еще и потому, что многие сами не знают своих убеждений, так как мышление, которое производит в нас убеждение в чем-либо, отлично от того мышления, которое указывает нам на существование в нас известного убеждения, и оба мышления часто не бывают вместе.
Из многих одинаково распространенных мнений выбирал я всегда самые умеренные, во‐первых, потому, что они самые удобные на практике и, вероятно, лучшие, тогда как крайности обыкновенно бывают дурны; во‐вторых, для того, чтобы менее сбиваться с истинного пути в случае ошибки в выборе мнения. К числу крайностей я по особому соображению причислил все обязательства, которыми люди ограничивают в каком-нибудь отношении свою свободу. И такой взгляд на обязательства составился у меня не от того, чтобы я восставал против законов, которые в видах обеспечения общества от непостоянства слабохарактерных людей допускают заключение обязательных условий и договоров в делах полезных вообще, или по торговле, или вообще в случаях безразличных, но потому, что не видел ничего постоянного на сем свете. В особенности для самого себя, при том намерении, которое я имел – свободным мышлением усовершенствовать мои суждения, – считал бы большой ошибкой, не согласной со здравым смыслом, обязательное признание чего-либо хорошим, признание неотменимое и в том случае, когда бы предмет потерял хорошие свои качества или я перестал бы считать его хорошим.
Вторым нравственным законом я требовал от себя возможно большей твердости в характере и решительности в действиях, с неменьшим постоянством в следовании самым сомнительным мнениям, как и самым верным, если первые были уже один раз мною приняты. В этом правиле я подражал путешественникам, заблудившимся в лесу, которым не следует бродить, переменяя часто направление, или останавливаться на одном месте, но должно идти, не уклоняясь, как можно прямее в одну какую-либо сторону. Хотя направление было бы избрано путешественником и случайно, но при этом методе, если он и не достигнет того места, куда шел, то по крайней мере выберется на край леса, где ему будет во всяком случае лучше, чем в середине леса. Точно так же случайности жизни часто не дают нам никакой отсрочки на обдумывание наших действий, и тогда вернейшее правило: когда мы не можем отличить дельных мнений от недельных, то должны следовать мнениям вероятнейшим; когда же и правдоподобнейшего отличить не можем, то непременно остановиться на каких бы то ни было мнениях и потом уже считать их за несомнительные, именно по отношению только к практике и в силу той причины, которая побудила нас избрать их. Это правило тотчас же избавило меня
