Во-первых, кроме обычая, источником международного права считаются и так называемые правоустанавливающие международные договоры, а набор таких договоров, действующих для каждого отдельного государства, исключительно разнообразен так же, как, естественно, и конгломерат различных конвенционных правовых норм. Не менее разнообразны и внутригосударственные правовые нормы, которые от государства к государству могут быть прямо противоположными. Выходит, таким образом, что вместо монистического универсального единства от государства к государству получается весьма разношерстная картина. Единственное, что как бы общее для всех, это международные так называемые обычно-правые общепризнанные принципы и нормы. Но и здесь картина далека от единообразия. Именно толкование формально не кодифицированного обычного международного права и является почвой для так называемых двойных стандартов.
Во-вторых, как известно, начиная с Г. Кельзена, корнем монистической теории виделись супрематия, верховенство международного права даже во внутригосударственных правовых порядках, а также иерархичность единого международного и внутринационального права, зиждящаяся на некоей высшей норме – «государства должны вести себя так, как они обычно себя вели». Конечным обоснованием силы национальных правопорядков служила именно основная норма для всех международных правопорядков25.
Фактически, однако, не известны государства, прямо признающие конституционно-законным путем принципиальное верховенство в целом международного права.
Не наблюдается этого и в «явочном», обычно-правовом порядке. Реально, в правовом смысле происходит нечто противоположное: государства инкорпорируют, причем на разных условиях и с разной степенью приоритетности, международное право в свое национальное право. При этом международное право отнюдь не «поглощает» как бы в себе отдельные национальные правовые системы, и таким образом не образуется единая, мировая правовая система. Напротив, отдельные национальные правовые системы «поглощают» международное право.
Где же монистическое единство? Сложившееся положение никак не выглядит торжеством подлинного монизма.
По существу, таким образом, справедливее было бы говорить не о торжестве монизма или дуализма, но фактически о принципиальном плюрализме, полиморфности международного правопорядка, состоящего из множества правовых систем, в которые во многих случаях в качестве особых составных частей включается и международное право в виде, во-первых, обычно-правовых принципов