– Ничего уже не будет хорошо. Курить хочу, умру просто щас. Подымлю в окно. А то кондрашка хватит.
Михаил подошел к окну и закурил, а Белка обняла его сзади за плечи, гладила его грудь, опустила ладони вниз и тихонько шевелила пальцами у него в паху.
– Ты мой родной, мой единственный…
– Единственный?! А кто это у тебя сейчас был.
– Ну мэр был. Наш.
– Ваш. Так вот запросто заехал после работы. С цветами. Чаю попить. И на диване поваляться.
– А ты откуда…
– От верблюда. Вахтерша рассказала. Она за вами в замочную скважину наблюдала.
– Да ты что!!! Правда?!
– Испугалась? Есть чего?
– Есть.
– Ну, с меня хватит. Избавь меня от подробностей твоей интимной жизни со старыми козлами. Совсем мне это не интересно.
– Миша, он глубоко несчастный человек.
– Ну понятно. А ты мать Тереза. И еще клятва Гиппократа… Ничего нового. В этом лучшем из гребаных миров.
– Ну сядь пожалуйста.
– Да не могу я, бл*дь, сидеть! У меня адреналин из ушей бьет! Ты что, не видишь?!
– Сейчас, мой хороший. Иди сюда. Садись. Сейчас.
Белка подошла к шкафчику, достала коричневый пузырек, накапала в стакан, потом добавила из другого пузырька, долила воды из чайника, умостилась рядом с Михаилом на диванчике и протянула ему стакан.
– Выпей. Сейчас все пройдет.
– Да ничего не пройдет!
– Выпей. А я тебе все расскажу. И ты успокоишься, а я…
Михаил выпил жидкость одним глотком, поморщился и откинулся на спинку диванчика.
– Он мне звонил пару раз, а я тебе не сказала. Прости.
– Мэр. Тебе. Медсестре. О субсидии поболтать?
– Нет. Просто ни о чем. Всего-то два раза. А сегодня позвонил, сказал, что ему очень нужно со мной повидаться. И приехал вечером.
– А ты тут вся такая в черном белье под белым халатом.
– Ну дослушай. Людям очень часто не только трах нужен. Они хотят… просто чтобы их выслушали, поняли.
– И что же ты поняла про этого извращенца?
– Он много говорил. О себе. Рассказывал о детстве. Его растила одна мать. Отец ушел. Мать была женщиной суровой, ожесточенной жизнью. Она его била. А ему нужна была любовь. Как всем.
– Так ты теперь будешь его мамочка?
– Ну подожди. Есть такое слово – эмпатия. Мне его было жалко.
– Пожалела-приголубила? За конец потрогала?
– Мишка! Дай договорить!
– Ну говори. Только я все равно узнаю, если ты мне соврешь.
– Мы в институте проходили… такое есть понятие – катарсис. Он излечивает многие психические травмы. Через повтор травматической ситуации.
– Ну я понял все. Аристотель придумал.
– Ничего ты не понял. Мы долго так говорили… и он потом меня попросил…
– Подрочить? Отсосать?
– Побить его.
– Побить?!!!
– Да, ремнем. И говорить при этом «Жорик плохой мальчик!»
– Ну твою ж мать! Так он еще и Жорик! И ты побила?!
– Да. Ну… пару раз так…
– А