Обо всем, кроме объекта, забывает «хвост», если он – любитель. Обученный филер действует осторожнее. Опытный профессионал, а Опера учили серьезно – наставники и шпионская жизнь – способен следить за тем, кто сам следит за другим, и даже за тем, кто, возможно, следит за тобой. Немного проконтролировав Механика, идущего за Щегловым, Федор остался доволен сноровкой новобранца, а позже и тем, что тот сразу по телефону доложил о результатах. «Одной заботой меньше – „наружка“ теперь имеется, пусть и простенькая». Еще порадовало, что за собой наблюдения не обнаружил и – особенно важно! – не чувствовал. Чувства, конечно, субъективны по сути своей: любил жену, думал, и она любит. Ан, нет – взяла и бросила. Понятно, с оперработой профукать брак легче легкого, а все-таки обидно. Вон, Алехин долго-долго жил с супругой, пока не застрелился, как широко известно. И лишь человек десять знают, что ветеран имитировал самоубийство, сделал пластику, сменил ФИО и – блин! – опять на Анне женился. Хитрец: спрятался на самом видном месте – у жены под юбкой. Любовь!
Секс – нужная вещь – присутствовал в нынешней жизни Опера. Навыки и умения имелись в избытке. Внешностью родители не обидели – не броской: рост средний, фигура пропорциональная, прическа в модном голливудском тренде. Вроде, заурядный типаж, пока для конспирации глаза делает пуговицами от сдержанного костюма европейского покроя. А включит «прожекторы» и у женщин мурашки по телу. Только на фига тратить силы на игры, пока свою «анну» не встретишь? С тем и побрел на базу: съемный коттедж – кошмар в стиле вертикальной «хрущевки».
Стекло покрыто конденсатом, душ и ванна уже давно парили без толка. Смыть грязь унижения не получалось: тело чистое, даже размокшее, а душа… Провела рукой, отражение прояснилось, отвращение к самой себе усилилось. Мимолетно глянула вновь: лицо сердечком, скулы высокие, изящный носик и ушки, губы бантиком. Со стороны – миловидная, если не красивая девушка чуть за двадцать. Вот только глаза-стекляшки цвета янтаря, воспаленные, без намека на иронию, без смешинок, даже крохотных. Будто всё-то они видели, всё-то понимают. И главным образом осознают собственную никчемность, негодность в чужом ей мире. В глубине глазниц затаилась боль, жалобный скулеж слышен оттуда. «Ненавижу!» – ударила рукой, потом бросила флакон с духами. Звон, картинка распалась и осыпалась. Потом ревела, плакала, стонала на диване, пока не сообразила – разум сумел собрать свои осколки, хотя бы некоторые – набрать номер матери. «Умираю! Привези таблетки!»
А начинался вечер с больших ожиданий. Математик явился вовремя, с цветами и запахом шампуня в волосах. Увидел столик, сервированный для тет-а-тет, даже со свечами. Что-то бухтел, а она ожидала, когда же оценит её достоинства и перейдет к сути. Вообще с парнями ей не везло со школы. Предки, тогда еще жили вместе, отправили в Коннектикут: «В Новой Англии образование лучшее в мире, станешь настоящей леди, будешь жить и