В нем было нечто ужасное, то, что отталкивало, и один его вид внушал страх и отвращение. Но троица уже стремительно приближалась к нему. Он помнил, как в Киеве в девятнадцатом году этот самый Нарбут читал стихи в кафе «ХЛАМ», стихи богохульные, внушавшие ужас. Где-то они были ему смешны, как неуклюжая попытка самовыражения. Все эти люди не имели никакого понятия об изяществе и стиле. Он помнил, как его семья, когда еще жила в Киеве на Андреевском спуске, выписывала журнал «Сатирикон», и все они, Булгаковы, прочитывали его. Как восхищались Чеховым, Аверченко, Тэффи.
Но эта приближавшаяся троица олицетворяла силы, глубоко враждебные ему.
Булгаков подтянулся. Сейчас они подойдут сюда, к скамейке, на которой он сидел, и надо будет общаться с ними, говорить.
На секунду показалось, что, когда они к нему приблизятся, кто-то из них достанет нож и вонзит к него. Или отрежет голову. Эта мысль почти развеселила его. Отрежут голову. Как Иоанну Крестителю. И он станет мучеником. Святым. Эта мысль ужаснула его своей правдоподобностью. С тех пор как он приехал в Москву, ему стало казаться, что здесь от него ждут жертвы.
Троица стремительно приближалась. Он не знал: встать или оставаться сидеть на скамье. Он решил не делать никаких телодвижений.
Валя Катаев, подойдя, насмешливо выдохнул.
– Уф! Жара! – И, вынув из кармана платок, вытер шею.
– Там вода, – показал он на киоск на углу. – Выпей воды. Абрикосовой.
– Вы знакомы? Владимир Нарбут.
Нарбут стоял и молча смотрел на него. Сверху вниз. Под этим взглядом было тоскливо и неуютно.
– Михаил, – кивнул он. – Булгаков.
Нарбут важно кивнул в ответ. Потом присел рядом на скамейку.
– Давно здесь?
– Нет. Примерно полчаса.
– Я не об этом, в Москве давно?
– А… это, – Булгаков повертел головой, было чувство, что воротничок жмет шею. – Почти два года.
– И как?
– Возможности есть, нужно уметь воспользоваться ими. Вот сейчас работаю в «Гудке». С ними.
– Нравится?
Это походило не то на допрос, не то на неумеренное любопытство.
– Работа как работа… Хочется писать не только фельетоны, но и большие вещи. Романы…
Нарбут кивнул.
Он еще не знал, что пространство вокруг него уже искривилось, и каким-то странным способом окружающие его люди и обстановка перемещались в пространство романа.
– Мне кажется, твое лицо знакомо.
Здесь он похолодел. И опять непонятно – почему.
– Киев, – внезапно тихим голосом сказал он. – Девятнадцатый год. Кафе «ХЛАМ». Ты читал там стихи.
Глаза Нарбута расширились.
– Точно! –