Насколько нам известно, его первые испытания на головной лодке прошли неудачно. Когда АСУ всплыло, от помещенных туда и облаченных в легководолазное снаряжение муляжей, практически ничего не осталось.
– Илья Васильевич, а как будет сейчас? – интересуется Олег у Шамина. – Снова муляжи или запихают кого из сдатчиков?
– Снова, – утвердительно кивает тот, – но скорость подъема будет меньшей.
– Не нравится мне это АСУ, гроб с музыкой, – вздыхает Саня, и все замолкают.
Вечером, после ужина, когда Сергей Ильич заступает на вахту в центральном, по предложению сдатчиков решено отметить первые стрельбы.
Люк верхней палубы задраивается, Илья Васильевич извлекает из бригадного сундучка плоскую мельхиоровую «шильницу», соленую кумжу и стеклянную банку клюквы, а мы дополняем все это соком, корабельными галетами и палкой копченой колбасы.
Затем провозглашается необходимый тост, по кругу идет небольшая чарка, и все закусывают.
– Клавдий Павлович, а у вас в войну на лодках спирт давали? – по одной бросает в рот клюквины Саня.
– Давали, – отвечает тот. – По наркомовской норме.
– Это сколько?
– Да вот как мы сейчас приняли, соточка.
А как было с питанием? Вы, помнится, рассказывали, что начинали в Кронштадте.
В нем самом, – кивает седым ежиком сдатчик. – В бригаде подплава. А с питанием, ребята, у нас проблем не было. В Питере люди с голоду мерли, а флоту отдавали последнее.
– И много ваших лодок тогда погибло? – вступает в разговор Ксенженко.
– Да почитай каждая вторая, – тяжело вздыхает Югов. В Финском заливе тогда мин было, что клецок в супе. Уходили ребята на позиции и не возвращались. Такие вот дела.
В отсеке возникает тягостное молчание и слышно как на кормовой переборке тикают часы.
Клавдий Павлович, можно сказать, легендарная личность. За войну у него два ордена «Красной звезды» и медаль «Ушакова». А в прошлом году, ему одному из первых на СМП вручили орден «Октябрьской революции». При всем этом «дед» немногословен, и очень не любит когда вспоминают его заслугах.
– Ну ладно, давайте еще по одной и шабаш, – басит Илья Васильевич. После этого мы выпиваем еще по чарке, быстро закусываем и убираем остатки пиршества.
Потом Клавдий Павлович хитро щурится, расстегивает клапан куртки и протягивает мне широкую ладонь.
На ней рубиново светится, времен войны, наградной жетон. На нем золотится Серп и молот, надпись «Отличный торпедист» и ниже торпеда с миной.
– Это мой, 42-го года, дарю, – тепло улыбается Югов.
– Мне? За что? – удивленно вскидываю я на «деда» глаза.
– Да уж очень ты похож на одного моего фронтового дружка, – кашляет тот в кулак. – Сашу Голышева, он погиб в сорок четвертом.
– Точно, похож, – кивает рыжей головой Шамин. – Я видел фотографию.
– Спасибо, – говорю я и осторожно беру жетон.
– Да, редкая вещь, – сопит