Оставив позади себя кадровичку Порватову и Непрокина, Георгий вышел в общий коридор, приблизился к своему кабинету и вошел внутрь. В голове у него был абсолютный сумбур. Сокращение штатов. Приказы. С признаками нарушений трудового права. Какие-то согласования, от которых тюрьмой несёт.
Георгий сел к столу, облокотился и тотчас вспомнил всё, что казалось давно забытым.
***
Если бы знать заранее, что именно так всё и будет, Гоша Лазовский не пришел бы сюда с собакой. Он придумал бы, как этого избежать. Теперь было поздно: его любимый Шарик висел на перекладине, а Тараканов обдирал его живым. Собака скулила, кусалась и ничего не могла поделать.
Георгию шел тогда восьмой год. Они еще жили в деревне. Мать тогда была замужем за Кузьмой Архипычем – пришлым мужиком, у которого в деревне была лишь сестра да ее сожитель Илья Тараканов, высокого роста и сильный.
Тараканов был любитель поспорить. Бывало, на спор с Кузьмой, велит Гошке ухватиться за большой палец руки, после чего поднимет и перенесет вокруг своей головы, словно гирю. Кузьма тоже возьмётся, обернет разок, покраснеет от натуги и поставит на землю. Слабоват в коленках, но не отступит в споре.
И надо же было такому случиться: Кузьма наладился в тот день к Тараканову, взял с собой Гошку. А где Гошка – там и Шарик.
Илья с Кузьмой вначале подвыпили, вышли во двор и тут, слово за слово, поспорили, что Тараканов живьем обдерет собаку. Какую? Да хотя бы вот Шарика…
Кузьме бы лучше не спорить, но где там! С пеной у рта он доказывал, что это никак невозможно, а когда до него дошло, то было поздно: собака висела под навесом на перекладине, головой вниз, а Тараканов, орудуя ножиком, сдирал с нее шкуру.
У Кузьмы мелко тряслись штаны. Лицо побледнело.
Гошка плакал, ненавидя обоих. Спорили бы на собственную шкуру, а то ведь на чужую. Разве же это справедливо?
Шарик дергался и зло скулил. Такого предательства от людей он не ожидал и пытался укусить. Тараканов приладил ему на морду сыромятный ремень и продолжил кровавое дело, заставив Кузьму держать за передние лапы.
Гошка метался рядом, просил не мучить собаку. В мокрых глазах у мальчишки ломался и прыгал мир, но его никто не хотел замечать, словно он был пустое место. Его оттолкнули, и теперь он стоял среди двора, униженный и заплаканный. Рядом с ним, усмехаясь, вертелся сын Таракановых, Федька. Этот Федька был младше Гошки. Он не плакал, ему почему-то было весело.
А вскоре всё было закончено. Шарика сняли с перекладины и положили на грязный пол. Несчастное животное едва скулило. На голове кожа осталась нетронутой. Остальная ее часть была подрезана и лежала теперь на шее толстым кровавым узлом.
Тараканов вытирал руки о холщовую тряпку. Из дома на крыльцо вышла тетка Мария, сверкнула глазами и вновь ушла.
– Теперь ты понял? – спросил Тараканов у Кузьмы.
Кузьма натянуто улыбался. Конечно, он понял. Какие могут быть слова, когда и так ясно, что проиграл.
– Теперь будешь знать…
– Я думал, ты шутишь, – мямлил Кузьма.
– Отнеси