Генерал недослушал и продолжил свою линию:
– Я знаю, с кем и с чем вы привыкли иметь дело. А по поводу «нашего случая» выводы преждевременны.
Генерал отхлебнул чаю, посмотрел на Ивана и спросил:
– Курите?
– Иногда.
– Тот случай?
– Похоже, тот.
Генерал изящным движением извлёк из недр огромного письменного стола пепельницу, поставил ближе к Ивану. Иван закурил. Анатолий Корнеев понял: дальше тянуть кота за хвост нельзя.
– Ладно, – сказал он, – буду краток. Обстоятельства складываются так, что расследование требует конфиденциальности. Эпизодов – три. Рабочих групп – тоже три. Они работали без связки. Имеется кое-какая информация. Состыковывать группы пока нельзя, добытые ими данные – можно и нужно. Дополнительные поручения по направлениям – через координатора. Всё ясно?
– Всё. Почти. Кто координатор?
– Можно было и догадаться.
– Догадался.
– Вот и ладненько, – подытожил генерал и уже обыденно, по—рабочему добавил: – Ваша резиденция – в другом крыле, вход, так сказать, отдельный, проходная общая, люди проинструктированы. Номера телефонов, адрес, визитки – в общем, работаете открыто, никакого пинкертонства. Дерзайте! Ко мне можно попасть и через фонд, и с вашего крыла. Если это понадобится. Если очень понадобится.
2
Четвёртый элемент
Иван Смагин, поясняя свой метод работы, как-то сказал: «В отличие от военных, употребляющих слово «эшелон», я использую слово «пласт» – мне так удобнее». Что тут сказать: удобства для себя каждый определяет самостоятельно, понятно, что такое право есть и у моего приятеля.
Что касается сути сказанного, то здесь я вынужден сделать пояснения, чтобы в дальнейшем не возникало вопросов. Если военные, к примеру, говорят или пишут о линии обороны первого, второго и последующих эшелонов, то слушатель или читатель представляет себе последовательность упорядоченного в определённом формате размещения войск и всякого рода укреплений.
Вот и Иван выстраивал своего рода торт-наполеон, состоящий из привязанных к определённому моменту времени коржей, содержащих упорядоченную информацию. Этот пласт представлял собой версию. Она могла быть однозначно истинной, поверхностной, смешной, неосновательной, сомнительной – любой, но должна быть. На этот пласт накладывается следующий, содержащий в себе новую версию, возможно, противоречащую предыдущей, возможно, существенно от неё отличающуюся, но в любом случае являющуюся её логическим продолжением.
Метод хаотичного нагромождения фактов и появление на этом фоне в нужном месте и в нужное время, как правило, с опозданием, звёздного озарения Иван не принимал. «Это – для гениев, – говорил он, – а я себя таковым не считаю. Да и границу между гениальностью и безумством