Я так и не уснула в ту ночь, прислушиваясь к тишине квартиры, и вздохнула с облегчением, когда скрипнула дверь бабушкиной комнаты – и она прошла на кухню. Я тут же поднялась с дивана и направилась вслед за ней.
– Доброе утро, – приветствовала меня бабуля, включив чайник и хмуро на меня поглядывая. – Что, всю ночь не спала?
– Очень занятное чтение, – усмехнулась я, поцеловав ее и устраиваясь за столом.
– Тебе сегодня на работу. Надеюсь, ты помнишь об этом?
– Конечно. Бессонная ночь – ерунда, я же молодая девушка, организм здоровый… Бабуля, а чем там все закончилось?
– Революцией, – насмешливо ответила она. – Зло выпустили на волю.
– Так нечестно, – нахмурилась я. – А убийства?
Она покачала головой:
– Наверное, были еще дневники, но сохранилось только четыре тетради. Хотя твой прапрадед мог, в конце концов, и оставить идею заносить каждый прожитый день в дневник. Такое часто случается.
– А что с ним самим стало?
– С моим дедом? Женился на Сонечке. Накануне революции у них родился сын, его назвали Левушкой. Надеюсь, ты помнишь, что так звали моего отца.
– А потом?
– Потом революция. Гражданская война, Константин Иванович отправил семью на юг, в двадцать первом его, по слухам, расстреляли. Разумеется, никто ничего толком не знал, время было такое. Где похоронен – неизвестно. Может, зарыт в нашем парке.
Бабуля подошла к окну и вздохнула, глядя вдаль, из окна можно было различить купол часовни на месте казней.
– Вот так, – прошептала она, а потом улыбнулась, поворачиваясь ко мне. – Через полгода умерла от тифа моя бабка, и маленький Лева остался со своей няней. Царство ей небесное, святая была женщина, доброты необыкновенной! В двадцать пятом они вернулись в наш город. Марфа Семеновна записала Леву под своей фамилией, выдав за сына, что впоследствии уберегло отца от многих неприятностей. А то вполне ведь мог оказаться в лагере – за «контрреволюционное прошлое». Так мы стали Ивановыми, и только твой отец уже в двадцать лет решил взять фамилию прадеда. Странная прихоть, которую никто не понимал.
– Никто? А ты?
– Я, конечно, понимала. И дело вовсе не в том, что мода пошла на дворянское происхождение. Дело в этих дневниках.
– Расскажи мне об отце, – попросила я.
– Я тебе сто раз о нем рассказывала, – неожиданно рассердилась она.
– Расскажи в сто первый.
– Не сегодня, – упрямилась бабуля. – Ты мне лучше объясни, откуда у тебя кинжал?
– Отец его искал? – в свою очередь спросила я, увиливая от ответа.
– Разумеется. Он просто помешался на этой истории. Ездил по монастырям, изучал какие-то документы.
– Но он ведь не был историком? Кстати, почему он не пошел на исторический, а стал инженером?
– Потому что его интересовала