– А ну-ка, академик, помнишь ли, кто из праотцев самый большой долгожитель и сколько лет прожил?
– Мефушелах.
– Мафусаил!
– По-еврейски Мефушелах. «И жил Мефушелах сто восемьдесят семь лет и родил Лемеха… И было всех дней Мефушелаха девятьсот шестьдесят девять».
– А кто жил семьсот семьдесят семь лет?
– Лемех.
– Чем же тебя срезать?.. Скажи-ка мне, кто такие Елдад и Модад?
Василий сдвинул брови и развел руки:
– Не помню.
– Двое из семидесяти старейшин израилевских…
– А! Их Моисей не поставил к скинии, но они пророчествовали… Это в «Числах». Там еще про перепелов, которых Господь принес от моря… «Мясо еще было в зубах их и не было еще съедено, как гнев Господень возгорелся на народ, и поразил Господь народ весьма великою язвою».
– Ты все наизусть шпаришь!
– Я это место в курсовом сочинении цитировал.
Иван принялся расспрашивать об академии, а сам подводил брата к тому, чтоб поделился планами на будущее.
– Расторопные, знаю, студентами постриг принимают… Ученому монашеству о перспективах и думать не надо, само собой все делается; сначала преподаватели, потом инспекторы, ректоры, а там и архиереи.
– Как Бог даст, – улыбнулся Василий. – Наш ректор преосвященный Антоний раннего монашества не одобряет. Он о том и в сочинениях своих пишет: «Все живое по природе любит жизнь и отвращается от смерти. В жизни благо, а отнюдь не в самоуничтожении». Иван, да ведь этому и Писание учит: «Пусть во всякое время одежды твои будут белы и пусть масти не оскудевают на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою…»
– Значит, по нашей дорожке пойдешь, в белое духовенство? А товарищи – раз-два! – и преосвященные. Не пожалеешь?
– Преподобный Нил Сорский так учил: «Бог приемлет от людей веру и дарует верным Небесные дарования». Будет и мне по вере.
– Вася, ты скажи без умничанья: есть кто на примете? Небось какая-нибудь петербургская краля?
– В академии наши крали – науки.
– Ректор-то ваш иному учит. Хороший, видно, человек.
Когда возвращались домой, на берегу Кудесницы встретили девушку. Шла по лугу босая, в шафрановом деревенском сарафане, с венком кувшинок на русой голове. Высокая, величавая, а личико детское, светлое, но глаза! Под строгими бровями – черный огонь. У Василия дыхание перехватило.
Девушка молча поклонилась братьям.
– Здравствуй, Мария Петровна, – сказал ей Иван.
– Спаси вас Бог, – ответила девушка. – Мой батюшка три раза ходил к вам.
– Что-то приключилось?
– Приключилось, – ответила серьезно и тотчас сверкнула удивительно ровными жемчужными зубами. – Матушка пирогов напекла.
– До пирогов мы охотники. Садись, подвезем.
– Не-ет, – сказала девушка нараспев, – у меня тут дело…
– А пироги?
– К пирогам я поспею.
Иван видел: глаза у брата просят обернуться, но сидел