Начал слово новогоднего приветствия будничным ровным голосом, глядя поверх голов:
– Минувший год был годом строительства Российской державы. Но увы! Не напоминает ли он нам печальный опыт вавилонского строительства?
Пересказывал историю смешения языков отрешенно, почти машинально… И вдруг остановился, вглядывался в лица прихожан:
– Наши строители тоже желают сотворить себе имя. Своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир, и даже народы, гораздо более нас культурные.
– Грешны! Грешны! – крестились прихожане.
– Грешны, – согласился Тихон. – Эту высокомерную затею постигнет та же участь, что и замыслы Вавилона… Желая сделать нас богатыми и ни в чем не имеющими нужды, они на самом деле превращают нас в несчастных, жалких, нищих и нагих. Се в Апокалипсисе предсказано. Вместо так еще недавно великой, могучей, страшной врагам и сильной России они сделали из нее одно жалкое имя, пустое место, разбив ее на части, пожирающие в междоусобной войне одна другую…
У патриарха от волнения сел голос, судорога горечи стягивала ему лицо.
О разрухе, о голоде говорил упавшим совсем голосом. Но слово его наполнялось силой и властью, когда принялся обличать нынешнее государство, которое строится без Бога.
– Церковь осуждает такое наше строительство, – говорил Тихон, – и мы решительно предупреждаем, что успеха у нас не будет никакого до тех пор, пока не вспомним о Боге, без Которого ничего доброго не может быть сделано…
И закончил в полной тишине:
– Будем же молить Господа, чтобы Он благословил венец наступающего лета Своею благодатию, и да будет оно для России лето Господне, благоприятное.
Новый, 1918 год начался в России обвальным снегопадом. Остановились трамваи в Москве и в Петрограде. Большевистская власть тотчас ввела всеобщую повинность – от чистки путей освобождались разве что сами комиссары, уж очень занятые.
Купца Колбасникова, которому было далеко за семьдесят, арестовали, присудив к выплате штрафа в девятьсот тысяч рублей. Такие же деньги содрали и с других купчишек, посчитавших, что общая повинность не про них.
Снегопады сменились ядреными двадцатиградусными морозами, но не они были страшны.
Ледяным духом веяло на Православную церковь из безбожного Петрограда. Нарком призрения Коллонтай заграбастала для нужд своего ведомства банковские вложения Церкви и духовенства. Этого ей было мало. Наркомат свой решительная большевичка разместила в Александро-Невской лавре. Монахов выкинули. Протоиерей Петр Скипетров, пытавшийся протестовать, был убит на месте.
Пролилась кровь любимого большевиками народа в Москве и в Петрограде. Демонстрации в защиту Учредительного собрания разгоняли ружейными залпами. Раненых было больше сотни, три десятка – убиты.
Какие-то солдаты в Петрограде закололи штыками на больничных койках двух бывших министров, Шингарева и Кокошкина, народных ходатаев.
7 января большевики опубликовали декрет о роспуске Учредительного собрания.
Надежды на водворение закона и порядка рухнули. Тотчас началось ограбление всех богатых ради