Стопа Рамы
Нашел в архиве и не могу вспомнить. Где этот священный баньян в огненном кольце, и что за карусельные ящички вокруг? Для подношений?
Может, это было там, в Андра-прадеш, когда отправились на джипе с обэриутами, переодетыми в индийских лесников – неизвестно куда и зачем? И они то и дело глушили мотор, выходя из машины, и измеряли рулеткой ее, потом тень от нее, потом что-то незримое в стороне, может, воздух… Покачивали головами – всеми десятью, не считая наших, и ехали дальше. А когда дорога кончилась, шли впереди машины, прокладывая путь и разбрасывая камни, деревья, все выше в горы. Где жила одинокая, ныне убитая мать, которая каждое утро водила свое дитя вниз, к деревне, на уроки природоведения. Крестьяне поймали ее и повесили вниз головой на дереве. Самка леопарда. Тренировала отрока на крестьянских козочках. А мы все шли – к могучему тихому водопаду с каким-то билибинским светом за кулисой зарослей. Там, на самом краю рушащейся воды, была «Стопа Рамы». И «лесники» пробирались к ней, балансируя над пропастью, и легли в эту каменную ванну и, как пальцы незримого Рамы, шевелились в ней, молодея.
Может, там – на обратном пути?
Вошел-вышел
Вишнуитский храм, где-то на задворках, в глубинке, горит, и никого вокруг. Вошел, а внутри полумрак, очаг тлеет и повсюду – на полу, в нишах, проходах, завалинках – свалки богов, людей и животных, с оторванными головами, руками, ногами. И тишь.
Вышел, а поодаль, во тьме, под деревом, человек сидит с амбарной книгой, пишет. Год рождения? – спрашивает. Число, время и т. п. Сказал. Он склонился над книгой, пишет. Я постоял, ушел, еще побродил и снова вошел в этот храм, сижутам и вдруг слышу: барабаны, трубы, струнные… – разухабисто так, как у Бреговича, и доносится эта музыка откуда-то извне, за стенами храма, но будто его развихривает, как в центрифуге… Вышел.
Идут вокруг храма – четверо, в затылок, полуголые, с дудками и барабанами, приплясывая, викидывая коленца, как бродячие циркачи, смолкли, юркнули в храм и через несколько минут выходят оттуда – молча, деловито, в цивильных костюмах, с портфелями, скрылись во тьме.
Тварь
Есть одно божье создание, у которого полная непереносимость нас – как вида. Вот и в цирке их нет. Тигры на тумбах сидят, сквозь горящие кольца прыгают. А леопардов нет. Хоть с грудного воспитывай, не поддаются. Говорят, суфии их приручали, ходили с ними. Давно это было. И еще неизвестно, кто с кем ходил. Кто кого первым вводил в транс. Борхес пишет, что на их шкурах – письмена Бога. Красиво. Но какого? Уж не нашего. Он еще будет взвешивать, затаившись в ветвях, вниз глядя – пропустить тебя или прыгнуть. А почему колеблется? Страх? Нет. Хоть всей деревней иди на него с ружьями и мотыгами. Нет страха. Ничего нет, кроме холодной ярости. И презренья, как на флаге у Лермонтова, к огнестрельному оружью. У меня надолго