Все произошло в точности так, как он и предполагал. Дома случился не просто переполох – все выпали в ступор. Какое кино? Какой такой ВГИК?
«Ты в своем уме, сынок? – гневно интересовался отец Василий Романович. – Ведь у нас с тобой обо всем уже трижды говорено-переговорено».
Дядя Володя на полную мощь включил свой «артистический» авторитет:
«Понимаешь, Слава, кино – это такая клоака, что умные люди, да хоть меня возьми, обходят его десятой дорогой. Там надо руками, локтями работать и по трупам шагать. Это не для тебя с твоим робким характером».
Мама, Валентина Вячеславовна, утирая слезы, приговаривала:
«Сынок, тебе надо получить такую профессию, чтобы она и тебя, и твою будущую семью кормила. Не нравится тебе автомеханический институт, иди в Тимирязевскую академию – все же верный кусок хлеба».
«Одним словом, – вспоминал Вячеслав Васильевич, – шум и гам стояли в нашем доме, каких я доселе не слышал. Очень всех задела моя неожиданная строптивость. На шум вышла бабушка – глава нашего дома, очень мудрая женщина и доброты невероятной. Если есть во мне доброта, то она от нее. А если есть строгость – это от деда. Он был машинистом, водил длиннющие поезда по Нижегородской ветке. Не пил и не курил, был до чрезвычайности строг, но все его любили.
Так вот, вышла моя бабушка, сама доброта, и, обращаясь к домашним, сказала: «Валя, Вася, Володя, вы не запрещайте Славику идти туда, куда он хочет. Он еще молодой и сам не раз сможет свое решение изменить. Но если вы ему сегодня запретите, он всю жизнь будет считать, что вы ему помешали». Произнесла эти мудрые слова и тихо ушла обратно в свою комнату.
После этого я с молчаливого родительского согласия стал готовиться к экзаменам во ВГИК. Почему я тогда проявил столь завидное упорство, даже затрудняюсь это объяснить. Никаких таких дарований особых во мне не замечалось, да и поводов к их выявлению тоже не наблюдалось. Шла тяжелейшая война, и главная задача была в ней выжить.
Откуда же во мне возникла тяга к кино? Полагаю, что все обстояло гораздо проще, чем теперь кажется. И в предвоенные годы, и особенно в период долгой войны мое поколение познавало мир в основном через кинематограф. Через те яркие, запоминающиеся образы, что создавались известными и популярными актерами. Мы и сами не ведали, как исподволь в нас рождались мечты героического плана. Мы почти всегда отождествляли актера с его героями. Бабочкин, Черкасов, Жизнева, Андреев, Чирков, Алейников, Жаров, Бернес, Крючков, Марецкая – все они и были для нас самыми настоящими героями. Они увлекали наше юношеское воображение, становились для нас нравственным примером.
Возможно, что для меня кино более органически, чем у других, вошло в мои детство и юность. А уже впоследствии это как-то преобразовывалось в стремление узнать мир кино изнутри. Уже ощущалась недостаточность пассивного созерцания чужих судеб и страстей. Уже возникало