– Какое там уважают?! Ты будто первый год работаешь… Спорят, ругаются, жалобы пишут…
– Ты путаешь разные вещи: преступник борется со следователем. Следователь для него противник, но не враг.
– Как это может быть: противник, но не враг? – усмехнулся Юрков какой-то косой улыбкой.
Он тоже распалился, что бывало с ним редко, как ливень в пустыне. Что-то задело его – даже вернулся. И Рябинин подумал, так ли уж спокойны спокойные люди, да и можно ли быть спокойным на самой беспокойной в мире работе?
– Действительно, оригинально, – согласился Рябинин. – Любой преступник знает, что следователь прав. И знает, что следователь в общем-то ему не враг, желает добра. Но преступник вынужден бороться со следователем, чтобы уйти от наказания или меньше получить.
– И вот после этой борьбы, когда преступник схлопочет лет десять, он должен сохранить обо мне приятные воспоминания?
Юрков даже кашлянул от прилившего к горлу недоумения.
– А разве нельзя уважать сильного и честного противника?
– Я его посадил, а он меня уважать? – не сдавался Юрков.
– А ты ему обязан в процессе следствия доказать всем своим моральным преимуществом, что он сидит правильно. Он должен поехать в колонию с твердым убеждением – больше не повторять. Короче, он должен еще на следствии «завязать».
– Ну что ты болтаешь, Сергей? Ведь такие бывают зеки, что их век не переубедишь.
– А если не убедишь, значит, следствие проведено плохо.
– Мое дело не его убеждать в виновности, а суд. Ясно?!
– Конечно, суд, – согласился Рябинин. – Но все-таки главное – убедить преступника. Мы же за их души боремся…
– Теперь я знаю, почему ты мало кончаешь дел, – заключил Юрков и неопределенно хихикнул, представляя это шуточкой.
– Теперь я знаю, почему про тебя пишут в газетах, – сообщил Рябинин и тоже хотел издать смешок насчет своей шуточки, но вместо него вырвались короткие фыркающие звуки, которые издает лошадь от удовольствия.
Юрков постоял, хотел, видимо, спросить про газету, а может, фыркнуть хотел в ответ, но только захлопнул дверь. И Рябинин сразу понял, почему его не восхищал просто хороший парень. Потому что выросло время, страна, люди, и усложнилось понятие «хорошего человека», как усложнились патефоны, аэропланы и «ундервуды». Потому что понять человека стало важнее, чем дать ему в долг пятерку или снять последнюю рубашку. Без хлеба и одежды можно перебиться, но трудно жить непонятым и уж совсем тяжело – непринятым.
Зазвонил телефон. В жару даже он дребезжал лениво, словно размякли его чашечки. Рябинин нехотя взял трубку.
– Привет, Сергей Георгиевич! Холода тебе, – услышал он настырный голос Вадима Петельникова.
– Спасибо, тебе того же, – ответил Рябинин, сел на стол и благодушно вытянул ноги. – Как в жару ловится преступничек?
– Нам жара не помеха, мы же не следователи, – сразу отреагировал Петельников, и Рябинин представил, какая стала мальчишеская