И я вновь увидел онемевшее лицо, испачканную пеплом и вином одежду. Помада её была цела, так что никто из нас так к ней и не притронулся. Видимо, водка каждый раз оказывалась приоритетнее. Настя вышла из ванной в моём халате. Он был велик ей размеров на пять, но что-то внезапно такое уютное появилось в ней, что я захотел просто прилечь с ней на чистую кровать и, обхватив под этим халатом так крепко, как только можно, заснуть и очнуться через пару дней, вновь красивым и здоровым от алкоголизма. Но она пошла к Сереже и, нежно притянув к себе за локоть, поцеловала в щетинистую щеку. Он и глазом не повёл. Да и мне было фиолетово на это. Я хотел не Настю, а уютную девушку под рукой.
И тут я вспомнил. Меня охватил холод, и в то же время, словно обжигающий панцирь приклеился к моей спине так, что я не мог стоять на ногах. Я грубо сдвинул Олю с части углового дивана и откинул голову назад.
– Ты чего? – недонеся до рта бокал, спросил Серый.
– Уходите все. Быстро убирайтесь.
– Скотство, он опять за своё, – отозвался Гаря.
Я слишком резко отреагировал на это, но то, что я смог выговорить это чётко, было уже достижением:
– Сволочь ты! Только выпить тебе и нужно, а как у тебя то же самое, так запираешься у себя и пересматриваешь галерею телефона, – он разозлился, но ничего не ответил. Это была правда. – Меня бы хоть раз понял, а не проморозил то, что я тебе говорю. Пошли вон отсюда! Увидимся в другой раз.
Я, не вставая, вытащил Олю за локоть и толкнул в сторону выхода. Мысль о том, что собираться им еще минут двадцать, изматывала меня морально, и всё моё тело начинало крутить от боли, словно в судорогах.
– Ухожу я, ухожу. Умоюсь дома, мамы уже нет.
Они ушли намного быстрее. Через пять минут не было даже полуголой Насти, даже «веселуна» Гари, тем более Оли с русалкой. Я закрыл глаза грязными от мокрого пепла и липкого стола ладонями, неуклюже опершись на колени.
«Из синего-синего моря возрождается, рассветает молодое красное солнце, и самые кончики волн отсвечивают фиолетовым..», – прогонял я в голове.
– Опять её вспомнил? – тактично спросил Сережа.
– Угу.
– Я не знаю, что говорить тебе, прости.
– Мужчина не имеет права сказать «я не знаю».
Он замолчал, вглядываясь в небо цвета шотландских вислоухих. Шотландских вислоухих.
– Я резко так, но ты же понимаешь, по-другому не получается пока, – бубнил я в ладони.
– Да я понимаю, конечно. Не любил что ли никогда, – снова помолчав, добавил, – я с тобой, Тоха.
– Спасибо, кореш.
«Из синего-синего моря возрождается, рассветает молодое красное солнце, и самые кончики волн отсвечивают фиолетовым. Так природа придумала её цвет глаз».
Дембель.
Он лежал на койке, свесив обе ноги, чтобы не разуваться. Рисовал в дембельском альбоме парашютистов, карикатуры на своих товарищей и командиров. Держа в зубах простой карандаш, он так добродушно улыбался, что каждый,