– Всех, кто будет качать права, сразу посылайте ко мне, – уведомил он.
Впрочем, учитывая состояние гостей банкира, большинство из которых лишь под утро разбрелись отсыпаться по своим номерам, а прочие хоть и были на ногах, но в основном не вязали лыка, качать права пока что еще было некому.
В сопровождении охранников пансионата опергруппа направилась на пляж. Здесь, на расстеленной простыне, в одних плавках лежал сизовато-лиловый труп мужчины лет за пятьдесят, который при жизни был чуть выше среднего роста, с большими залысинами и заметным брюшком, несколько не вяжущимся с худоватыми руками и ногами. Рядом с покойником дежурили трое крупных парней со злыми, недовольными лицами. Старший охраны пансионата негромко пояснил, что эти трое – личная охрана олигарха. В стороне от охранников Хухминского, метрах в тридцати, стояли какие-то люди с видеокамерами. Даже без пояснений было понятно, что это телевизионщики. Старший из охранников олигарха, представившийся как Вадим Ежонов, пояснил, что телевизионщики и газетчики их поначалу буквально осаждали. Но часть уже разъехалась готовить сводки новостей.
– Как падальщики слетелись, мать их, журналюги долбаные! – сердито пояснил он. – И откуда только успевают узнать?!
С ходу приступив к делу, Борис приказал своим сотрудникам прочесать весь пляж и прилегающие постройки и заросли. Кинолог тут же ринулся вслед за своим четвероногим следопытом, который, как будто поняв человеческую речь, без подсказок сообразил, что должен делать. Судмедэксперт тоже явил деловитость и начал хлопотать у трупа, выясняя степень окоченения тех или иных групп мышц, выискивая на коже ссадины, царапины или еще какие-то повреждения.
Сам же Петрухин тут же, на пляже, начал допрос охранников олигарха. Не ударяясь в дипломатические изыски, он задавал им прямые, жесткие, порой крайне неудобные вопросы. Все трое, в чем они клятвенно заверили, ночью никуда из пансионата не отлучались. Правда, у двоих это обстоятельство подтвердить могли люди, которых они отказались назвать. Вадим Ежонов, который, по его словам, с двенадцати до двух играл с Чушкановым в буру, хмуро уверял Бориса в том, что их босс сам распорядился его никуда не сопровождать.
– Может, он бабу какую-нибудь сюда повел трахать… – разводя руками, доказывал Ежонов. – А кому понравится ловить кайф, если за ним в это время зырят трое рыл? А я точно «бурил», спросите у Чуха… То есть, Чушканова. Я его на три «штуки» обштопал.
Слушая его, Петрухин неожиданно почувствовал, что этот тип способен походя сочинить любую небылицу и соврать, не моргнув глазом. Да и вообще он с самого начала начал вызывать непонятную подсознательную антипатию. Чем это было вызвано, Петрухин и сам понять не мог. Ну не потому же, что Ежонов ему, как говорится, не приглянулся лицом?! Скорее всего, тут было нечто иное, на уровне каких-то «флюидов», дающих ощущение негатива, излучаемого этим человеком. Впрочем, судя по гримасе недовольства