Долгов схватил свой портфель с остатками наличности и с остервенением дернул забившуюся в угол Настю за рукав блузки. Ткань затрещала и разъехалась по шву.
– Ты что творишь?! – завопила она, гневно сверкнув глазами.
– Жить хочешь, дура? – выцедил Максим. – Тогда быстро бежим отсюда. Там какие-то маньяки из «калаша» всех подряд валят!
Девушка, продолжая гневно зыркать на него, схватила сумочку и принялась стаскивать с вешалки-плечиков свое манто.
– Спятила? Брось ты эту шкуру!
– Я те дам «шкура», – прошипела Настя. – Полторы тысячи стоит!
В коридоре продолжало ухать. Пассажиры визжали и стонали на все лады. Сердце Максима колотилось, как после спринтерской пробежки, но мысли были на удивление четкими и ясными. Он быстро принял решение.
– Я ухожу. Останешься – погибнешь.
Мимо открытой двери пролетел молодой парень с изрешеченной в багровое месиво грудью и с гулким стуком грохнулся рядом. Его рука безжизненно зацепилась за разодранный край занавески, и было видно, как из пробитой навылет кисти течет вязкая кровь.
Настя уставилась на труп с каким-то детским недоумением, продолжая машинально натягивать манто…
Долгов понял, что медлить больше нельзя, если он хочет выжить и добраться до Маринки. Спасать пьяную девку было уже некогда…
Чтобы выбраться наружу, проще всего было бы высадить стекло, но под рукой, как назло, не нашлось ничего тяжелого…
Ползком Максим покинул купе и стал быстро передвигаться в сторону правого тамбура, не вставая с карачек и норовя не потерять портфель. Под ладонями и коленками он то и дело чувствовал что-то теплое и липкое, но старался не опускать голову и смотреть только вперед, на спасительный прямоугольник двери. Сзади звучали выстрелы и стоны людей, сливающиеся в жуткую какофонию наступающей на пятки смерти.
Добравшись до тамбура, Долгов все же позволил себе на миг оглянуться…
Настю, выскочившую в состоянии аффекта прямо на центр коридора, длинной очередью буквально разрезало надвое вместе с дорогим манто.
Весь потолок, уцелевшие стекла, стены, пол были в темных пятнах. Вагон превратился в бойню… По трупам шагали трое в кожаных комбинезонах и добивали раненых точными выстрелами. Они не скрывали лиц. Сумрачных, усталых, неподвижных лиц палачей, выполняющих свою работу. Один из них хорошо поставленным баритоном произносил время от времени:
– Храм человеческий спасти. Бездну, геенну огненную отвести. Церберов умервсти.
И добавлял что-то на латыни.
Максима чуть не стошнило при виде религиозных психопатов, что стреляют в кровавую кашу, выискивая еще живых. Какими садистами нужно быть, чтобы вырезать целый вагон невинных?
Нелюди! Выродки под личиной суровой добродетели, возомнившие