Е. Шаронова: Ну, сто пятаков сколько будет? Я говорю: рубль!
В. Виноградский: Да как же?! Сто пятаков – это будет пятьсот. Пять рублей вроде. (Вдруг понимаю, что надо мной добродушно подшучивают, и осекаюсь.)
Е. Шаронова (смеется): Ну вот и грамотная я такая!..
Вслушайтесь – сколько здесь натурального, открытого, соединяющего разных людей, уместного, согревающего смеха! Сколько здесь доверчивого человеческого тепла! И куда же все это подевалось за всего-то двадцать пять минувших лет? Куда это скрылось – особенно в дискурсах городского речевого обихода? И неужто в историческом разворачивании нынешней – колючей, нервической, лаконично-обрывистой, пунктирной – коммуникативной переклички и суеты уютное пространство этих славных, неторопливых, фабрикуемых не посредством жестяной телефонной мембраны или продирающегося выкрика, а свершаемых спокойно двигающимися устами, сопровождаемых сияющими глазами и плавными телесными жестами, разговоров свернется до самой ничтожной малости? До крохотных закоулочков сокровенного, приватно-дружественного и застенчивого бытия? О-о, тогда, похоже, настанет громогласное и беспросветное коммуникативное несчастье. Наступит шумно-безответное речевое запустение. А может, все-таки как-то вывернемся?..
Надо отметить, что случаи подобных непредсказуемых и факультативных «информационных ответвлений» в ходе общения полевого социолога и респондента возникают нередко. Конечно, это зависит от того, как ты себя поставишь, – внимательным собеседником или праздным соглядатаем, – люди наблюдательны и чутки. И, как может показаться на первый беглый взгляд, к подлинному “голосу снизу” они будто бы имеют достаточно косвенное отношение – сплошная шутливость, ветреность и зубоскальство. И поэтому здесь первое аналитическое движение – оборонительное. Спохватившись, можно положить и внушить себе, что задача строгого исследователя, видимо, должна состоять в том, чтобы, расшифровывая диктофонную запись (а ранее, в самом ходе интервьюирования – неслучайного, заранее сюжетно и процедурно продуманного разговора), терпеливо и тщательно “вычесать” подобного рода необязательный, прокладочный словесный материал, расчистить то, что может впопыхах представиться неким напрасным “речевым шлаком”. В надежде еще и еще раз коснуться натуральных пластов памяти рассказчика. Добраться до настоящих, плодоносных, корневых крестьянских дискурсивных практик.
Однако подобная отбраковывающая щепетильность может в конечном счете повредить делу. Видимо, в таком, по сути, академически-брезгливом отборе может притаиться капитальный аналитический промах. Ведь если вдуматься, все как раз наоборот! Как раз именно такие моменты общения социолога и респондента и образуют супернатуральные дискурсивные практики. Точнее говоря, освобождают, разгребают пространство для развертывания подлинного, непредзаданного дискурсивного действа. Они создают хорошую коммуникативную погоду, продвигают, интенсифицируют дискурс, делают его настоящим, целостным, включенным, присутствующим. Общим и – своим.