– Ой, да проходите в избу, робяты,– приступила к выполнению команды мужниной Наталья, сорвавшись с места и ринувшись в избу.
Вернулся Авдеич в третьем часу после полудня и не распрягая лошадь, сообщил сидящим и перекуривающим на заваленке красноармейцам:
– Верно Павлович баял. Война с Германией. Бомбит немец наши города. Киев, Минск и другие. Сообщили по радио, что вероломно, без объявления войны, дескать, напал Гитлер. Фашисты, че с них взять.
– А финны? Тоже напали вероломно?– уточнил старшина.
– Про этих я не понял. Про Германию все понятно, а про этих… Так ведь мы у них эвон сколько территорий в зимнюю-то компанию отгрызли,.. обидно им чай. И коль немец попер так и эти непременно влезут, думаю,– высказал Авдеич свое мнение, закуривая предложенную старшиной папиросу.– Курево, смотрю, у тебя наркомовское.
– От майора покойного остались,– кивнул старшина.
– Много народу-то побило?– задал дежурный вопрос Авдеич.
– Всех. Кто выжил, все тут,– коротко ответил старшина, окинув взглядом, примолкших рядом красноармейцев.
– И теперича куда вы?– с сочувствием произнес Авдеич.
– В часть нужно идти. Подвезешь ежели до сельсовета, то спасибо скажем, а там еще пару десятков верст как-нибудь сами дочапаем,– старшина вздохнул и, развязав сидор достал две бутылки засургученные:
– Помянем, Авдеич, погибших солдатиков?
– Натаха, тащи живенько сюда чего нито на зуб и посудины,– сориентировался мигом хозяин заимки, принимая от старшины бутылку и сворачивая сургуч,– магазина,– с уважением констатировал он,– ну, чего ты там едрена вошь? Аль оглохла на старости лет,– крикнул он снова, приподнимаясь и прилипая к оконцу лбом.
– Иду-у,– донеслось в ответ и появившаяся хозяйка с табуреткой в руках, мигом накрыла ее вышитым полотенцем, расставив на импровизированном столике нехитрую закуску и посуду.
– За безвременно усопших рабов Божьих,– произнес Авдеич и выпив свои сто грамм поминальных, сосредоточился на папиросе, заскворчав ей так яростно, что хватило ее ему на пару, другую затяжек. Притоптав гильзу от папиросы, он молча свернул цигарку и раскурив ее, буркнул,– баловство одно, папироски энти. Для барышень видать придуманы.
– Зато вертеть не надо,– возразил ему сержант Черпак,– сунул в зубы и дыми себе.
– А нам не к спеху. Мы тут живем постепенно,– возразил Авдеич,– Кто суетится, тот и живет недолго, потому как время у него бежит.
– Это вы, батя, верно подметили,– поддакнул ему сибиряк Иванов.– Я тоже приметил, как суетиться начнешь, так время фьють, а вот когда, к примеру, стоишь себе на посту и никуда сломя голову бежать не требуется, то оно и тянется, и тянется… зараза. Два часа, как все четыре длиной. Вот почему так-то?
– Это у тебя, Леха, от мыслей смурных,– высказал свою версию рядовой Сафронов,– по мамке пади своей соскучился, вот и стоишь в тоске по ней эти два