Замолчав, она помрачнела, и мы молча двинулись в направлении дома. Осторожно покосилась на однокурсницу, худенькую девушку, с которой училась на очном факультете дошкольной педагогики и психологии в МПГУ (Московский педагогический университет), и задумалась. Каждый раз одно и то же. Радовало, что скоро наше общение перестанет быть столь частым. Через две недели я буду дипломированным специалистом. Экзамены сдала на «отлично». Осталось совсем немного – защитить дипломную работу, которую уже написала.
С Зайкиной Алиной мы знакомы четыре года. Общаемся по необходимости. Мы слишком разные! Не могу ее понять. Да и не хочу. Предпочитаю отгораживаться вежливой улыбкой и парой дежурных фраз. От таких, как она, я постоянно жду удара в спину. Но отделаться от девушки не удавалось. Тем более, как выяснилось, она живет этажом ниже.
Стараюсь всегда держаться приветливо со всеми, считая, что просто я такой человек, опасающийся и остерегающийся предательства и обмана. На что есть свои причины, но сейчас не о них.
Посмотрела в сторону детской площадки, где играло трое малышей примерно одного возраста, а их мамы разговаривали, периодически посматривая на детей, покрикивая, когда кто-то из шалунов обсыпал других песком и, улыбнувшись, произнесла:
– Для меня это не имеет значения.
Высокая, длинноногая девушка с короткими, мелированными волосами двух цветов: бледно-розовый и бежевый, скривилась от моих слов и, поправив короткую черную юбку в складочку и облегающую блузку, заносчиво протянула:
– Я тоже небедная! У меня родители хорошо зарабатывают. Квартиру мне вот купили, оплачивают туристические путевки, считая, что по-другому богатого мужика не найду, ну и, соответственно, трендовую одежду… Все, короче, что мне требуется. Они меня любят, поэтому вкалывают, а я так не хочу. Я привыкла к хорошей жизни и совсем не готова горбатиться сутками, на что-то собирая. Это несправедливо! Я достойна только лучшего.
Нахмурилась, удивляясь, почему мы еще общаемся, и промолчала, не желая с ней спорить. Это бесполезно. Посмотрела на руку, где красовались золотые часики, подаренные братом и его женой на мое восемнадцатилетие, и проговорила:
– Нужно поторапливаться. Собираюсь заскочить к детишкам…
Не успела закончить предложение, как Зайкина часто задышала и возмущенно воскликнула:
– Ой, дура! Ты, конечно, меня извини, но я не могу удержаться и не сказать тебе правду. Совсем не понимаю тебя. Ты ведь с баблом! Родаки твои к тебе не приезжают, только ты к ним, даже не знаю, куда. Живешь в своей двухкомнатной квартире, все есть. Зачем ты ходишь в детский дом и нянчишься с детьми, от которых родные родители отказались? Да они там все будущие наркоманы и шалавы, либо больные. От нормальных не отказываются. А ты туда уже два года бегаешь, тащишь чего-то, и тебе за это не платят. Совсем, что ли?
Резко остановилась, мгновенно реагируя на ее слова, и повернувшись к ней, четко выдала:
– Мне совершенно все равно, что ты не понимаешь, и, тем более, нет дела до твоих эгоистичных представлений. Если я туда хожу, значит,