Хотя, конечно, жаль, что в бальные напарницы, мне дали не Ли-Говку, а Лариску – зав вагоном рестораном нашего далеко не слабохарактерного путешествия, настроенную ко мне настолько благожелательно, что сразу обняла, как родного, что я даже неуместно испугался, что, мол, я вас видел, мэм, но кажется только – нет, конечно, не в бреду – ибо если это и было даже так:
– Проснуться всё равно не соизволил, – так как:
– Приперлась – значит, не просто так пришла, а с приветом:
– Иногда будешь рассказывать мне сказки, а не только я тебе всегда.
Дают слово беги, а не дают хватай сам хотя бы дрезину, иначе и до разрушенного Силами Природы моста – не дотянуть, а и недолго вообще навсегда остаться в этой тайге дремучей, как на Земле, но плоской, у которой есть:
– Конец, – и сомнительно, что хороший венец делу нашего продвижения – но вот, куда – пока так и не понял, не на самом же деле будем и:
– Москау брать-ь.
Вот этот четвертый – пока не опознанный – хотел сказать:
– Зачем ее брать? – но решил не продолжать дальше, чтобы не сглазить:
– Она и так наша.
А то выходило наоборот, что уже – мы с ними – местами:
– Поменялись! – от ужаса, что это не сон, так как просыпаться не надо.
– Даже завтра утром, – сказала она. – А:
– Кто? – и оказалось, что у туалета, куда неохотно отпустила меня рестораторша, уже тусовалась:
– Прости, меня уже здесь так перетусовали, что я – не каждый же раз вспоминать одного и тоже – хотел бы звать тебя Аляской.
– К-как?
– Какого цвета? Изволь, скажу: дабл.
– Двухцветная дороже.
– Валюта у нас будет, на нее купим Чеки прямо у дверей твоей 200-й секции ГУМа.
– Это еще когда будет, ты что!
– Надо расписать все вещи заранее.
– Хотя в уме?
– Есс.
Решили, что она будет говорить – я:
– Помнить. – Жаль, надо было наоборот.
– Я тоже могу забыть.
– Что? – спросила она. – Как меня зовут? Запомни только два слова, как пароль: Авиньонская Девица.
– Так мы с тобой трахались! Я не умею запоминать неправду.
– Прости, но если я не помню, как пряталась от тебя на высоком дереве, – значит ничего не вышло.
– Вот почему они такие красивые! – воскликнул я, поняв, что нахожусь уже где-то рядом с ее правдой: добрые снаружи, а внутри сразу ужасаются, что всё было хорошо, но:
– Забывается слишком уж быстро, хоть пристегивай того:
– Кто раньше с нею был, – прямо к ноге, как пистолет 38 калибра.
Тяжелый, но и память, зато остается на всю жизнь.
– Ты где пока будешь, здесь? – спросил я мою гумовскую фигурантку.
– Что мне здесь делать, выдавать под протокол и подпись цветную туалетную бумагу так, как немцы, но на разные расцветки очень падки, в отличие от американских Фордов, которые только говорили