Надо срочно придумать что-нибудь интересное. Например, такая игра.
Берешь толстую книгу, лучше словарь, и, закрыв глаза, открываешь на любой странице. Продолжая держать глаза прикрытыми, тычешь пальцем в какое-нибудь слово, затем открываешь глаза и вникаешь в его значение. Предполагается, что сама судьба каким-то непонятным образом обязана заставить тебя, несмышленого маленького человека, открыть ту или иную страницу и попасть в то или иное слово.
Подожди.
Я хочу узнать, какую профессию выбрать.
Движение!
Я ткнула пальцем в слово «движение (movement, motion)», значит, нужно выбирать профессию, где бы не требовалось сидеть на одном месте. Но таких – целая куча!
Легче ничуть не стало.
Быть оштрафованным за нарушение правил уличного движения (значит, водитель или ГАИ?);
Возвратно-поступательное движение (смутно похоже на физику);
График движения поездов (не пойду я на поезде работать: укачивает);
Движение Сопротивления (неужели, это означает, что следует выйти на улицу с оружием в руках и, непристойно ругаясь, отстаивать справедливость?);
Движение в ногу (в армию я все равно решительно не пойду);
Движение капитала (ммм, бизнес);
Непроизвольное движение (пахнет медициной, следовательно, и кровью (а-а-а!));
Сила движения – impetus.
Ну что, Матвей, что будем делать?
Писать!
Я ничего не могу решить, даже профессию выбрать не способна.
Глава 6. Кухня
●
Отыскав правду,
Знай, что моей вины нет.
Я лишь писатель.
Недавно найденную дверь сложно было выломать?
Всего лишь старую, трухлявую дверь разве тяжело выломать вчетвером?
Правда?!
Дверь людям не поддавалась. Они ослабли без воды и нормальной пищи.
Люди верили, что за той дверью спрятано их спасение, маленький шанс на новую жизнь.
Однако, за ней, вероятно, скрывался обычный склад, где хранились съестные запасы. Их хватило бы на небольшое время, чтобы люди окрепли и снова могли мыслить здраво.
Дверь не поддавалась, хотя в ход шли крепкие выражения и не такие крепкие стулья.
Одним словом, это была странная дверь. Но что можно понимать под словом «странный»? Неестественный? Непохожий на других? И кому позволено определять эту непохожесть и находить границы неестественности?
Могу ли я говорить о той или иной «странности», когда сама не являюсь эталоном правильности и не способна отыскать такой эталон в окружающем меня мире? Тогда кто может говорить о «странности»? Тот, кто её лишен? И не является ли отсутствие «странности» синонимом того, что человек на самом деле сам неправилен и лжив? Кто постановил, что «странный» – это отрицательный? Не тот ли, кто настолько сер и неинтересен, что всякое проявление индивидуальности спешит клеймить и загонять в угол?
– Грейс! – раздался крик, но было слишком поздно.
Они только прорвались внутрь, как дверь с шумом захлопнулась. Второй раз люди наступили на те же грабли. Зашли в комнату