Даня думает.
Глаза в операционных – самые главные. Все остальное закрыто, скрыто, укрыто. Открыто только операционное поле. И глаза. Кровавая рана. И глаза.
Если на Джоконду надеть халат, колпак и маску, понятно станет, отчего картина гениальная.
Шум вертолета.
Нейрохирург делает свое дело. Заканчивают вместе. Берут вторую женщину. Уже спокойнее отрабатывают, поживее. Поконвейернее. За три часа справляются.
Осматривают вместе после операций обеих. Мнение общее, не меняется – у молодой шансов больше. Ее и решает забрать с собой нейрохирург.
Миша и Даня провожают девушку до вертолета. Миша с Даней вертолету вслед не смотрят. Миша с Даней садятся в уазик и едут обратно в больницу.
Еще раз заходят к матери. Дышит она редко. Пульс, давление – не те, с которыми живут. Ну, час. Два от силы.
Даня что-то чиркает в истории, в листе назначений. Крутит жгутики в бороде.
– Реанимацию-то будем делать, Данила Борисыч? – Анестезистка. Ровненько так сказала. Ни утверждения, ни вопроса в вопросе нет.
– Конечно. – Данила неопределенно пожимает плечами.
Спирт в ординаторскую принесла операционная сестра. Та самая солидная дама. Поставила на стол. Чинно. Молча. Обрядово. Миша, морщась от дыма загнанной в угол скривленного рта сигареты, не отрываясь от записи в истории болезни, так же обрядово кивнул. Отблагодарил, значит. Данила картинку оценил. Взял на заметку.
Анестезистка зашла через час.
– Пойдете? – опять ровненько, без вопроса и утверждения.
– Вы же все уже сделали? – Данила гасит сигарету, тянется за халатом.
Миша одной рукой нажимает на плечо встающего Дани, другой – тянется к мензурке. Головой мотнул анестезистке:
– Историю ее принеси. – И Даниле: – Давай, не чокаясь…
Еще через час Даня с Мишей уже сидят перед телевизором в новомодном частном видеосалоне на ночном эротическом сеансе. Пьяненькие. Но трезвые. Нынче первый раз в Зашейке дают «Калигулу». Для Федоровича с приехавшим анестезиологом – лучшие места.
Просыпается Даня от Мишиного толчка в бок. Уже под конец фильма. Огромный член на небольшом экране, хлюпая, обсасывается чьим-то ртом и разглядывается широко открытыми глазами. Когда из члена хлынуло, в зале кто-то срыгнул. Все заржали. Данила тоже. Ему не противно. Ему смешно. И любопытно. Он не вспоминает прошедший день. Не переживает. Пока. Для этого будет дорога. Завтра. Обратная. И Василий будет молчать. Он всегда болтлив только в одну сторону.
«Цитвёрта висна. На Егория Вешниво.
Вота и Егорий зимелю отомкнул. Желтыши матимацихи на ляговине повылазили. Пялятце бистыдкиё на нибо. Да сонцу радывутце.
А