Когда я, наконец, увижу тебя, моя девочка? Мне кажется, что я буду целовать тебя два часа подряд. Ведь я должен заучить тебя всю наизусть, а то детали как-то забываешь.
23.II.38
Корочка, дорогая.
Вот и еще две шестидневки будут без тебя. А там опять еще что-нибудь помешает. Мне уже начинает казаться, что я никогда больше не увижу тебя, что ты, как сказочная фея, промелькнула и исчезла.
Не сердись, Корунечка, на ноющий стиль писем. Но ведь я первый раз за все три с хвостиком года нашего знакомства не вижу тебя так долго. Жизнь кажется такой ненастоящей, никому ненужной. А когда подумаешь, что а вдруг моей девушке и вовсе не хочется меня видеть, то становится совсем кисло. Если письма наводят на тебя тоску, то можешь рвать их не читая, но сама пиши обязательно, хоть изредка, хоть строчку. А то мне будет казаться, что я тебе уже совсем не нужен.
Крепко, крепко целую мои далекие серые глазки.
24.II.38
Корунечка, дорогая, пишу тебе чуть ли не каждый день. Чувствую, что мои письма порядочно надоели тебе, тем более что таланта к письмам у меня нет, но удержаться не могу.
Постараюсь дозвониться до тебя: боюсь, впрочем, что ты скажешь, что и 6-го не приедешь, а только еще позже.
Я всегда знал, что буду скучать, если долго не буду видеть тебя, но что станет так грустно – не думал.
Что-то с тобой, моя девочка? Как ты себя чувствуешь? Что делаешь, о чем думаешь? Много ли изменяешь мне и вспоминаешь ли обо мне иногда? Самое главное, чтобы тебе было хорошо! Имей в виду, что даже если совсем, совсем разлюбишь меня, все равно должна приехать в Москву. Ведь ты сейчас не будешь, как когда-то, бояться, что я тебя изнасилую, а отдохнуть тебе во всяком случае совершенно необходимо.
Смотрю на твои карточки и облизываюсь. Неужели эта девушка меня любит? Имей в виду, что когда ты приедешь, я совершенно зацелую тебя. Впрочем, когда это еще будет.
27.III.38
Корунечка, дорогая, как тебе не стыдно писать всякие глупости. Ведь ты прекрасно знаешь, что я всегда начинаю писать тебе через две шестидневки после твоего отъезда, а что касается моей карточки, я ведь написал надпись; и притом ты вообще забыла карточку здесь.
Очень, очень люблю тебя и уже скучаю по моей сероглазой девочке. Карточка твоя довольно маломощная, ты просто гораздо лучше.
Крепко, крепко целую.
Наш роман перешел в письма, хотя мы иногда и виделись. Писал он много, я сохранила все письма.
Мои письма он также бережно хранил, но они заинтересовали тех, кто увозил его в «черном вороне» ночью в конце апреля 1938 года.
Даунька очень сожалел, когда, вернувшись через год, обнаружил исчезновение моих писем вместе с моими фотографиями.
Некоторые его письма я привожу здесь полностью. Те сетования, которые он высказывает