Пол, лампа, шахматы у кровати, кровать, а на ней лежит, выражаясь официально, «торс с конечностями»; второе тело Ната, неразрывно связанное с ним призрачной пуповиной, дырой в пространстве, где царит Элизабет. Крис надел костюм с галстуком, белую рубашку. Нат представил себе эту процедуру – толстые пальцы приглаживают узел, поправляют галстук перед зеркалом, господи, даже ботинки начистил, – и ему захотелось плакать. Он сунул руки в карманы куртки; пальцы сомкнулись на медяках и ключах от дома.
– Вы не знаете, почему он оставил на столе ваш номер телефона? – спросил второй полицейский.
– Не знаю, – ответил Нат. – Наверное, потому что мы с ним дружили.
– Вы оба? – спросил первый полицейский.
– Да, – сказал Нат.
Дженет входит в кухню, когда он ставит жаростойкое блюдо в духовку.
– Что у нас на ужин? – спрашивает она и добавляет: – Папа, – как будто хочет ему напомнить, кто он такой.
Вопрос внезапно кажется таким грустным, что Нат отвечает не сразу. Вопрос из прошлого, из былых времен. У Ната туманится в глазах. Ему хочется швырнуть блюдо на пол, поднять дочь на руки, прижать к себе, но вместо этого он аккуратно закрывает дверцу духовки.
– Макароны с сыром, – говорит он.
– Ням-ням, – говорит она отстраненно и осторожно, умело притворяясь довольной. – С томатным соусом?
– Нет, – отвечает он, – соуса не было.
Дженет скрипит большим пальцем по кухонному столу. И еще раз.
– А мама отдыхает? – спрашивает она.
– Да, – говорит Нат. Потом, глупо: – Я отнес ей чашку чаю.
Он закладывает одну руку за спину, опирается на кухонный стол. Они оба знают, о чем нельзя говорить.
– Ну хорошо, – говорит Дженет голосом маленькой взрослой, – до скорого свидания. – Она поворачивается и выходит через кухонную дверь.
Нату хочется что-нибудь сделать, что-то совершить, кулаком пробить окно в кухне. Но стекло снаружи затянуто сеткой. Не разгуляешься. Что ни сделай теперь, все нелепо. Разбив окно, не сравнишься с тем, кто выстрелом разнес себе голову. Загнан в угол. Даже продумай она все заранее, у нее и то не получилось бы лучше.
Пятница, 29 октября 1976 года
Леся
Леся блуждает в доисторической эпохе. Под солнцем, оранжевым, каким никогда не было ее собственное солнце, среди болотистой равнины, пышно заросшей толстостебельными